Читать интересную книгу Магистр Ян - Милош Кратохвил

Забарелла звонко и зло захохотал.

Поэт и негоциант

На боденских берегахГоль гуляет в кабаках,Нет от жуликов спасенья —Вешай их без промедленья! —

кричал во всю глотку Волькенштайн, размахивая кружкой и выплескивая вино. От жара очага и выпитого вина он весь побагровел. Его собутыльники в такт песне стучали по столу кубками и кружками. Двое сынков констанцских горожан подозвали Тюрли. Они хотели рейнского. К черту домашнюю бурду! Все хотят жить на широкую ногу. Сегодня коммерция потчует поэзию. Гости то и дело чокались с Волькенштайном и Поджо. Порой в приливе дружеских чувств купеческие сынки шлепали их по плечу, от чего Поджо всякий раз болезненно ежился.

— Вы думаете, я ни на что не способен, да? — сказал, покачиваясь, сидевший на скамейке, поставленной на стол, писарь Андреадес, у которого от перепоя расслабли члены, а голова еле держалась на плечах. — Я знаю греческий язык, вы, невежды… греческие стихи, греческие… — не закончил свою мысль писарь и заснул мертвецким сном.

На другом конце стола всхлипывал толстый францисканец, пытаясь неловкими пальцами развязать шнуровку корсажа сидевшей возле него накрашенной молодой женщины. Когда он достиг в этом деле кое-какого успеха, девка шлепнула монаха по рукам. Францисканец отстал от нее и взялся за кружку.

Эй, монах, монашек,Пей, не унывай!Тебе, другу чаши,Уготован рай!

Один из констанцев запел песенку, а другой нетвердыми шагами подкрался к креслу достойного отца и, подняв кружку над лысым черепом монаха, вылил тонкой струйкой вино на его макушку:

— Крещаю тя со имя святого Вакха и святой Венеры! Аминь!

— Братия, братия!.. — бормотал монах, окрещенный вином.

— Э, да здесь… францисканец! — сказал проснувшийся Андреадес. — Францисканцев мы сжигаем на костре! Мой господин кардинал дʼАйи…

— Ты что совращаешь Бригиту? — закричали на монаха со всех сторон. — Совести у тебя нет, толстопузый паршивец! Со вчерашнего дня Бригита — святая. Шведы представили ее собору, и он причислил ее к лику святых.

— Нет, братцы, вы говорите что-то не то… — возразил толстяк. — Та… Та святая не похожа на эту. Та… ста… статуя!

— А ну-ка, Бригита, повернись-ка, если ты не каменная, — попросил ее кто-то, и несколько рук начали щупать крепкую, полную девицу. Бригита визжала и отбивалась: никто из собутыльников не предложил ей ни одной монетки. Освободившись, она ответила мужчинам, пристававшим к ней, песенкой, которую пропела грубым и хриплым голосом:

Как король одет милёнок,Ненаглядный писарёнок.Если дашь ему дукат —Пересплю с тобою, брат!

Один богатый купеческий сынок тотчас же подал Андреадесу дукат. Писарь был так пьян, что не обратил никакого внимания ни на пение своей любовницы, ни на поданную монету.

Волькенштайн, как бешеный, ударил кулаком по столу. От удара подскочила и зазвенела посуда. Андреадес, не поняв, что случилось, вздрогнул и заморгал.

— Хватит о девках! — крикнул рыцарь. — Они — я говорю вам — змеи, змеи… А Олимпия — самая опасная змея. Самая опасная… Эта девка была бы моей, если бы ее не отобрал у меня папа-бабник!

— Не унывай, мой друг по несчастью! — начал уговаривать его менее других опьяневший Поджо. — Он отнял у меня возлюбленную куда красивее твоей.

— Никто не может быть прекраснее этой. Твоя не могла быть такой! Олимпия прекрасна, как… как Венера! — гордо заявил рыцарь.

— А у меня была сама Венера, — улыбнулся Поджо. — Не сердись, братец, не сердись!.. — успокаивал он Волькенштайна, уже готового сразиться с ним за честь дамы своего сердца. — Поверь мне, у меня была настоящая Венера. Ей только не хватало головы… — улыбнулся он.

— Это не беда! — сказал рыцарь. — Голова у женщины не самое главное. У женщин и рыб важнее всего середина. «In medio virtus».[65]

— Садись! — изо всех сил старался итальянец посадить своего друга на прежнее место. — Дай мне закончить. Она была мраморная. Мраморная, понимаешь?

— Угу, — миролюбиво кивнул Волькенштайн, не понимая, о чем идет речь. Ему всё было безразлично. Даже опьянев, он никак не мог забыть о своем горе.

— А я… ты никому не рассказывай об этом… Я, дурень… — наклонившись к Поджо, с трудом говорил рыцарь, — я люблю ее! Да, люблю! Люблю, наверное, потому, что она… не была моей! Олимпия могла бы стать моей, но не стала. Она сдержала слово, стерва! Когда я встретился с Олимпией здесь, она сообщила мне несколько новостей. Это были хорошие новости. Сигизмунд заплатил мне за них по-королевски, а всё же она — негодяйка. Я советовал ей держаться римского короля, а не папы… Знаешь, что она сказала? «Сначала следует общипать того, кто потерпит поражение… Второй никуда не убежит». Ну, какова сна, а?

Поджо понимающе кивнул:

— Это великая женщина…

— Она попадет в пекло, — простонал Волькенштайн, — а с нею и Иоанн XXIII.

— И он? — засмеялся итальянец. — А я думаю, что он попадет на небо!

— Папа? На небо? — удивленно вытаращил глаза рыцарь.

— Cur non ascendat Olympum, qui toties Olympiam ascendere potuit?[66] — продекламировал Поджо.

— Бац! — неожиданно раздалось в зале. Это Волькенштайн злобно швырнул кружку на пол. Вслед за нею свалился со своей скамьи Андреадес. Его падение сопровождалось новым звяканьем кружек и кубков. Вино лилось, брызгая на лица и одежду соседей. Пострадавшие начали ругать опьяневших собутыльников и потчевать их тумаками. Но даже крик не потревожил толстого монаха, спавшего непробудным сном. Возмущенные гости не желали оставаться в трактире, — они пришли сюда не для того, чтобы обожравшиеся скоты портили им одежду. Гости поспешно расплачивались с Тюрли.

В этот момент Волькенштайн пришел в себя. Уход купеческих сынков означал конец попойки… Есть ли у Поджо какие-нибудь деньжата? Итальянец захохотал и вывернул наизнанку пустые карманы. Разве господин рыцарь не хвастался, что совсем недавно Сигизмунд по-королевски вознаградил его за услуги?

Волькенштайн нахмурился. Недавно… Это верно. Но для его нужд это вознаграждение оказалось весьма незначительным. Рыцарь потерял Олимпию. Ему пришлось искать новое утешение, а оно — хорошее или плохое — не достается даром.

— Тогда придется, — благоразумно предложил Поджо, — идти домой.

Совет друга показался рыцарю по меньшей мере странным. Разве можно уходить из трактира, не вкусив всех радостей? Вдруг что-то осенило Волькенштайна, — рыцарь попросил Поджо немного подождать. Он решил попытать счастья у одного знакомого. Еле передвигая ноги, рыцарь прошел по залу, отпихивая людей и стулья, и разыскал Тюрли. Он спросил хозяина:

— Где остановился ку… купец, я забыл, как его зовут — Руль, Рун… Рунтингер? Ага, вспомнил… Рунтингер. У меня есть к нему очень важное дело!.. Поздно, четыре часа ночи? Ерунда. Когда купец узнает, что я ему скажу, он обрадуется.

Господин Матиас Рунтингер спал сном праведника. Его разбудил Волькенштайн, — он со страшным шумом вломился к нему в комнату.

Рунтингер быстро зажег свечу. Фигура, стоявшая посреди комнаты, покачивалась на нетвердых ногах и тяжело сопела.

— А, господин рыцарь!.. — сказал Рунтингер, узнав в позднем госте своего старого знакомого.

Несколько дней тому назад Рунтингер оплатил королевскому соглядатаю не одну кружку вина, но до сих пор не услышал от него ничего такого, что оправдывало бы расходы. Купцу пришлось запастись терпением. Он продолжал сохранять спокойствие даже сейчас, хотя рыцарь-негодяй бесцеремонно разбудил его. Попробуй-ка теперь засни снова, если голова полна забот…

— Ну как?.. — спросил гостя купец.

Рыцарь, странно хрипя, шепнул:

— Мне нужны деньжата, дружок. Да, очень нужны…

— А мне — новости… — сухо ответил Рунтингер.

— Так я сообщу тебе кое-что, — пробормотал Волькенштайн: — С папой уже скоро покончат. Очень скоро. Кое-что уже известно, а кое-что еще готовится.

— Это, господин рыцарь, я слышу от вас уже довольно давно…

— Давно… мгм. Раз давно, так давно. Сейчас мне нужен до зарезу один дукатик.

Рунтингер вздохнул:

— Только дураки раздают деньги. Умные покупают на них. У вас есть что-нибудь для продажи?

— Для продажи?.. Кое-что имеется… Покупай. Только где этот дукатик?

Купец приподнялся на локте и сунул руку под подушку. Отыскав дукат в кошельке, он поднес его к свечке. Монета ярко заблестела. При виде дуката лицо Волькенштайна расплылось в улыбке:

— Верно, это — он самый… Что ж… Тогда я дам тебе совет: обратись к Олимпии. Она поселилась в третьем доме налево от епископского дворца. На доме написано «У трех гроздьев». Олимпия всё знает. Ей известны такие планы папы, о которых мы даже не подозреваем. В постели, дружок, женщина может выпытать всё. Ты пойди к ней и разузнай… Только обязательно захвати с собой и кошелек. Она порядочная… Впрочем, ты сам это знаешь… А теперь — давай дукат!..