Она размышляла целый день, блуждая по огромной цитадели на холме, внимательно осматривая многочисленные пустые комнаты, которые Линди не потрудилась заново отделать, потому что они ни для чего не годились. Кое-какие из этих комнат были видны из других частей дома, а некоторые располагались в непосредственной близости от коридоров, по которым часто сновали слуги. Были и помещения, которые она отвергала, поскольку из их окон виднелось то крыло, где находились апартаменты Эллиса, а значит, комнаты эти напоминали бы ей, что в действительности особняк служит частной больницей. Но вот наконец, поднявшись по крутой винтовой лестнице, которой не пользовались, она обнаружила восьмиугольную комнату, оборудованную в башенке, похоже, надстроенной только ради причудливого абриса фасада. Она выглянула в одно из узких окон, и свежий ветер подхватил ее волосы. Казалось, из этой комнаты можно рукой коснуться дождевых туч, нависших над Бель-Эйр. Она вспомнила Рапунцель — принцессу, заточенную в башне. Для этой самой Рапунцель, подумала она, необходимо срочно изобрести хобби. Рисование! Вот только акварель или масло? А может, пастель? Ах, да какая разница! Ее должно волновать лишь одно: рисование требует долгих часов уединения в студии, чтобы никто не задавался вопросом, почему она отгораживается от общества. Все уважают потребность художника в уединении, это бесспорно. Что же до остального, то кто на свете, спросила она себя, пожелает вдруг увидеть ее работы?
За несколько дней для Билли оборудовали студию. Сначала она, подобно урагану, налетела на «Гуччи», где не так давно приметила огромную накидку из серебристой лисицы, подбитую шелком. Затем она заглянула в «Мэй Компани», где ошарашенный продавец, привыкший к осторожным покупателям, которые все взвешивали, колебались, сравнивали и консультировались, едва успевал заполнять квитанции. Там Билли в течение получаса купила кушетку авторской работы самого авангардистского миланского дизайнера (продавцу это изделие доставляло много хлопот — громоздка и слишком дорога), прекрасный старинный восточный ковер (такой раритет, по мнению продавца, можно было только повесить на стену), несколько отчаянно экстравагантных ламп (он знал, но не сказал ей, что они дают только приглушенный свет).
Следующий визит Билли нанесла в «Сэм Флекс», магазин принадлежностей для живописи, где продавец испытал неведомое дотоле наслаждение, продав ей на две тысячи долларов всякого товара, причем покупательницу, кажется, больше всего из всех покупок интересовали собольи кисточки. Он был бы еще сильнее заинтригован, если бы увидел, как на следующий день Билли сражалась с новым мольбертом, пытаясь его установить. Наконец ей это удалось, она выудила из кипы холстов один, старательно натянула его и палочкой пастели провела поперек зазубренную алую полосу. Затем на листе из альбома для эскизов она тщательно вывела: «Студия. Идет работа. Ни в коем случае не беспокоить!» Она приколола листок с наружной стороны двери, запиравшейся изнутри, и, удовлетворенная, потащила все собольи кисточки к себе в гардеробную: пригодятся, чтобы подводить брови.
Билли отметила, что, несмотря на перемену погоды, Джейк на людях оставался невозмутимым и осторожным. Его опушенные черными ресницами глаза мальчика из церковного хора встречали ее взгляд открыто, как всегда, в них не было немого вопроса, а ведь он должен был понимать, что прошло уже больше недели с тех пор, как они касались друг друга. Он даже ни разу не выказал ей положенного — не проявил хоть чуть-чуть нетерпения. Поначалу Билли намеревалась ошарашить его новой студией, но потом какой-то инстинкт подсказал ей держать сюрприз в тайне.
Когда все было готово, она вышла к совместному ужину с Джейком и Эшем в длинном платье из серебристого ламе, отделанном черной норкой, распустив волосы и тщательно зачесав их назад, украсив свою сильную шею тяжелыми нитками изумрудов-кабошонов, причудливых жемчугов и рубинов. Джейк оделил ее одной из своих невозмутимых, невыразительных улыбок, она же бесстрастно рассматривала его через стол. Внезапно до нее дошло, что он не только не нужен ей, но и опасен. Она так и не простила ему, что он заставлял ее ждать, и никогда не простит.
Юрист Джош Хиллмэн завтра же может решить вопрос в отношении Джейка, подумала она. Нет, она сама должна позаботиться об этом. Джрш никогда не сможет понять, чем объясняется огромное, несоразмерное выходное пособие рядовому медбрату. Не скажешь же юристу, что Джейк получает отступные за немедленный отъезд, которого от него ждут. Однако деньги плюс несколько тщательно подобранных слов уладят дело. Может быть, Джейк не поймет до конца, но Билли почему-то рассчитывала, что он будет не очень удивлен. Ему бы следовало поинтересоваться, не слишком ли далеко он зашел. Но такая игра ему не по зубам.
Билли взглянула через стол на Эша, вспомнив его такой вкрадчивый, мягкий тон, южный говор, тонкие длинные пальцы. Эш трепетал, если она ненароком останавливалась рядом с ним, задерживалась подле, следил за ней жадным взглядом, когда ему казалось, что она этого не замечает. Изящный, галантный Эшби… Интересно, каков он голый?
— Эш, — спросила она, — вы интересуетесь живописью?
— Да, миссис Айкхорн, всегда интересовался.
Билли чуть улыбнулась, глядя прямо ему в глаза:
— Неудивительно. Я почему-то была уверена, что так оно и есть.
7
Твигги, Верушку, Пенелопу Три, Лорен Хаттон, Марису Беренсон, Джин Шримптон, Сьюзен Бленкли, Марго Хемингуэй — всех этих барышень первой открыла и запечатлела в динамике и позах на снимках своего журнала Хэрриет Топпинхэм. Как только они впервые появлялись на подиуме, она тут же замечала и фиксировала их. Иногда, правда, она тоже опаздывала прибрать их к рукам, и девушки доставались другим журналам и уже идентифицировались с иными изданиями так прочно, что Хэрриет не желала или не могла работать с ними. Конкуренция между журналами мод в борьбе за честь первым открыть очередную красавицу чрезвычайно высока. В своих поисках хозяева журналов в основном опираются на сведения, полученные от определенных лиц, служащих в агентствах фотомоделей, или от работающих на эти агентства фотографов. Спайдер, естественно, принес Хэрриет пробные снимки Мелани, причем сделал это сразу, едва закончив проявлять и увеличивать работы.
Когда Хэрриет взглянула на фотографии, ее тусклые карие глаза хищно сузились. Она почувствовала, как ее внутренности обожгло жаром обладания. Когда она видела предмет или человека, которых ей хотелось заполучить, кровь ее начинала быстрее струиться по жилам. Поймать мечту, ухватить видение — вот в чем заключалась ее эмоциональная жизнь. Ей надо было наложить лапу на что-нибудь редкое и особенное.