Обыкновение приписывать детям создание «детского языка», самостоятельное образование упомянутых названий родства объясняется недостаточным учетом специальных исследований по детской речи, представленных к настоящему времени уже солидной литературой. Эта точка зрения напоминает попытки средневековых схоластов толковать даже первый крик ребенка как жалобу новорожденного на первородный грех своих родителей, причем мальчик якобы кричит обычно «а!», поминая Адама, а девочка — «е!», жалуясь на Еву. Желательно поэтому, чтобы точные результаты специальных исследований детской речи шире привлекались в помощь этимологии при изучении данной проблемы.
Наконец, изучение этих простейших терминов родства представляет еще одну проблему, имеющую отношение, возможно, к древнейшему периоду развития терминологии родства. В своей известной книге А. Соммерфельт, обращая внимание на первоначальное неразличение между мужчинами и женщинами в терминологии родства аранта, сопоставляет это состояние с индоевропейской терминологией, где, как он считает, названные отличия являются характерными[1444]. Но если мы обратимся к пресловутым «Lallwörter», мы сразу отметим нечто напоминающее положение в терминологии аранта: слабое различение между мужскими и женскими терминами, восходящее, если оценить это состояние логически, к древнему неразличению. Так, используя некоторые из многочисленных фактов совмещения мужских и женских значений, рассмотренных на протяжении всей работы, сравним следующие морфемы: греч. τέττα (о мужчине) — слав. teta (о женщине) — литовск. tetis (о мужчине); лат. асса, греч. Ακκώ, болг. kaka (о женщине) — польск. диал. kak (о мужчине), санскр. atta-, atti- (о женщине) — готск. atta (о мужчине).
Если взглянуть на эти многочисленные факты так, как А. Соммерфельт смотрел на генезис соответствующей терминологии аранта, то хаос, обычно констатируемый для индоевропейских «Lallwörter» лингвистами, приобретает известную стройность. Имея в виду различие между мужчиной и женщиной, Соммерфельт говорит: «Понятно, что это различие играет меньшую роль для человека аранта, который, по-видимому, не знает природы продления рода. Можно сравнить тот факт, что в индоевропейских языках обычно отсутствуют специальные названия для самок за исключением тех случаев, когда они играют роль в экономической системе и мифологии»[1445]. Это правильное сравнение необходимо распространить также и на факты, более близкие терминологии аранта, а именно — на древнейший период истории индоевропейских терминов родства. Нам кажется, что принципиального отличия между системой родства и всем мировоззрением первобытного австралийского племени аранта и исторически вероятной системой родства индоевропейцев нет. Напротив, в различных местах работы мы отмечали много общих моментов в обеих системах, причем документированное знакомство с родственной организацией аранта помогает правдоподобно объяснять различные моменты древне-индоевропейской системы. В упоминавшихся неоднократно простейших названиях родства мы имеем древнейшие индоевропейские термины, носящие на себе следы родственной системы, которая не делала принципиального различия между мужчиной и женщиной по той же причине незнания природы продления человеческого рода. Путь развития индоевропейской родственной терминологии очень долог и сложен. Если в необычайно архаической системе аранта мы встречаемся с довольно прозрачными способами дифференцированных обозначений мужчины и женщины [ср. присоединение к нужному термину родства слова woia (worra) ‘молодой человек’ и kwaia (kwara) ‘девушка’ для образования вторичных названий, дифференцирующих мужчину и женщину][1446], то в индоевропейской системе родства мы имеем мощное развитие этих дифференцирующих названий. Тем не менее для исторически правильного понимания индоевропейской родственной терминологии чрезвычайно существенное значение, на наш взгляд, имеет оценка дифференцирующих терминов родства pətēr, mātēr как вторичных, а остатков недифференцирующих терминов, неверно относимых лингвистами к области детского языкового творчества (ра-ра, ma-ma, ba-ba, ta-ta, at-ta), как древнейших обозначений родства. Потребность в дифференцирующих обозначениях родства, столь типичная для индоевропейской терминологии, представила благодатную почву для подлинного расцвета так называемого супплетивизма, еще в течение индоевропейской общности пронизавшего всю систему родственных названий. Эта тенденция привела к значительному преобразованию индоевропейской терминологии родства, старые недифференцирующие обозначения были оттеснены, ограничены в употреблении. Часть старых названий была оформлена супплетивно. Так, еще Г. Остгоф правильно понимал наличие пары pater — mater как проявление супплетивизма в индоевропейском[1447]. Выдающуюся роль в преобразовании имен родства приобрел формант −ter, ставший типичным признаком ряда старых общеиндоевропейских названий.
УКАЗАТЕЛЬ ФОРМ, ОБЪЯСНЕНИЕ КОТОРЫХ ПОМЕЩЕНО В ТЕКСТЕ[1448]
ОБЩЕСЛАВЯНСКИЙ И СТАРОСЛАВЯНСКИЙ
бракъ 147
братоучада 61
baba 71–72
bať(j)a 21, 195
bratrъ 59 и след.
bratrьja 63
voldyka 185–186
vorgъ 176–177
vьпиkъ 73–75
vьdova 112–113
věkъ 174
věno 144
gospoda 184
gospodyńi 184
gospodь 182 и след.
дѣтьца 38
drugъ 172
drъžati 173
dъkti 54 и след.
děva 114–117
děverь 133 и след.
dědь 69–70
děti 38
dětь 38
dětę 37–38
žena 105
ženatъ 146
ženixъ 95
životъ 162
зѣница 160
znatь
znobiti 153, 154
zъlу 136
zьrěti 181
zębati 153–154
zębnọti 153–154
zetь 128 и след.
zobъ 154
извръгъ 176
junъ 186 jętry 137 kolěno 150, 161 ľudьje 168–170
малъжена 104
мѫдо 43, 9
мѫжата 111
mati 31
matь 31
matorъ 32
matjexa 34
moldь 47, 186 mọžь 96
нехлака 187
nan- 28
nevěsta 90 и след.
neti 76 и след.
netijь 76 и след.
отьчухъ 29
obьtjь 167 и след.
orbę 40
otrokъ 46–47
otьcь 25–27
подъпhга 185
panьji 184–185
pastorъkъ 53
pastorъka 58
pasynъкъ 53
plemę 163
plodъ 163
praskjurъ 72–73
родъ 151
родити 151
rota 152, сноска 34
сагати 144
сѣмиѧ 164
сноубити 145
суложь (сьложь, съложница) 110
svatati (svatiti) 141 и след.
svatъ 141 и след.
svatьba 142
svekrъ 119
svekry 118 и след.
svęťъ
svoboda 170–171
svьstь 140
sestra 63 и след.
sinъ 189
starosta 179–180
starostь 179–180
starъ 178
snъxa 131
stryjь 79–81
synъ 48 н след.
sębrъ 165–166
tata 23 и след.
teta 86
tьstь 125 и след.
ujь 81
uměti 157
хлакъ 147
xvatati (xvatiti) 143
хоlръ 147, 187
члѣнъ 162
čelo 149, 161
čelověkъ 173 и след.
čeljustь 162
čьlnъ 162
čedo 41–43
šurь 139
ѫжика 171
РУССКИЙ, УКРАИНСКИЙ, БЕЛОРУССКИЙ
батьки, укр. 28
берéмя 44
берéменная 54
брюдгà, брюнюшка, диал. 94, сноска 48
вира, др.-русск. 103–104
веденица, ведовица (веводѣница, др.-русск.) 111
вóтчина 27–28
вітчим, укр. 29
вьрвь 171
дзюба, зап. — укр. 56
дитина, укр. 36
дружина, укр. 111
дядя 85
зàміж, укр. 97
Кривчéня, белор. (имя собственное) 119
лада, др.-русск. 100–101
лад 100
мѣзиньцъ, др.-русск. 45
нащàдок, укр. 42
няня 33
отёк, диал. 27
отчим 29
отѣника, др.-русск. 28
отъченика, др.-русск. 28
отечика, др.-русск. 28
Рабчéня, белор. (имя собственное) 191
ребенок 36, 40
рóжа 162
тятя 24, 86
Утроя (река бассейна Псковского озера) 115
урóда, врóда, укр. 151
холуй 188
хоть, др.-русск. 111
холостóй 147, 187
челёнье, русск., диал. 162
шабёр, русск. диал. 166
ПОЛЬСКИЙ
bjåłka, диал. 111
dådek, dåudek, диал. 70
kák, диал. 71
kobieta 110
małżonek 104
mizynek, диал. 45
nawznak, wznak 160
niemowlę 47
pasierb 53—э4
robak 41
szwagier 141
зopa, dziopa, диал. 56
КАШУБСКИЙ, ПРИБАЛТИЙСКО-СЛОВИНСКИЙ
bẽ1ǎ 79
brãtkǎ, brutká 94
γrǻutk, γrөutk 71
grósk, grosek 71
nen, na, no 33
pãspéř 53
raučna čiesc 124, 126
СЕРБОЛУЖИЦКИЕ, ПОЛАБСКИЙ
nawožeń, nawoženja, в.-луж. 95
ninka, nenka, полабск. 94
ЧЕШСКИЙ, СЛОВАЦКИЙ
bralta, слованк., диал. 94
choť 111
manžel 104
mezenec 45
naznak 160
obec 167
příbuzný 171
tchán 127
СЕРБСКИЙ
dundo, диал. 85–86
мљéзинац, мезимац 45
очух 29
приjатель 128
пуница 128
pušo, диал. 52
fis, диал. 172
храбар 95
чукундед, шикунħед, шукунħед 70
БОЛГАРСКИЙ, МАКЕДОНСКИЙ
армáсник, диал. 95