внезапно осознал, что для насыщения российского нечернозёма тибетским буддизмом его музыке требуется меньше гитарного секса, а больше задумчивости и многозначительности. Борис почувствовал, что здесь будет уместен аккордеон Щуракова, наполненный тоскливым восприятием жизни слепого музыканта, который уже не мог передвигаться без посторонней помощи. И через два года после развала «БГ-Бэнда» лидер «Аквариума» вновь обратился к Сергею.
«Боб пригласил меня летом 1994 года, — вспоминал Щураков. — Он был очень благостным, подарил массу буддистских книг и начал врубать меня в тибетский буддизм. Перебирая чётки из сандалового дерева, он с воодушевлением рассказывал про обряд пховы и про дырку в голове, через которую сознание может входить и выходить туда-сюда».
Несмотря на идеологическую устойчивость православного Щуракова, между ним и новоявленным буддистом пошёл сильный ток. В блаженном состоянии обоюдного гипноза они аранжировали «Кострому», «Звёздочку» и «Сувлехим Такац».
«Я пришёл к Гребенщикову в квартиру на Невском проспекте, возле «Стереокино», — рассказывал позже Сергей Михайлович. — Боб закрыл глаза и пел «Звёздочку». И я начал негромко подыгрывать ему на аккордеоне. Сначала я не очень много говорил — просто наигрывал, а потом спросил: «Ну как? Хорошо?» Он говорит: «Да» — с закрытыми глазами».
В середине 1994 года «Аквариум» засел в студии записывать «Кострому». Работали на «Мелодии», в здании протестантской церкви Святой Екатерины на Васильевском острове. У Гольда начали выстраиваться контрактные отношения с крупной звукозаписывающей компанией «Триарий», и «Аквариум» наконец получил долгожданную финансовую свободу — время было не слишком ограничено и оставляло пространство для экспериментов.
На этот раз с причудами местной акустики сражался один из опытнейших питерских звукорежиссёров Саша Докшин, в активе которого числились победные сессии многих местных групп. Не подкачал Александр и с «Аквариумом» — внятно прописал барабаны Рацена, сделал убыстрённый звук на «Пой, пой, лира» и плейбэки на «Костроме», а также с настроением записал скрипку на «Звёздочке» и томный вокал сестёр Капуро в «Гертруде» и «Русской Нирване».
«Докшин очень правильно выставил звук, — делился подробностями Сакмаров. — Не суетясь, он создал отличный аналоговый саунд, на мой взгляд вполне сопоставимый с «Навигатором», который впоследствии писалcя на другом бюджетном уровне».
Сам Сакмаров уверенно вошёл в роль координатора-аранжировщика и вовсю «давал Шостаковича». В «Московской Октябрьской» он придумал симфоническую фактуру, а в композиции «Из сияющей пустоты» реализовал утопическую идею БГ обрамить буддистское понятие «пустоты» десятками труб — прошу заметить, живых, а не сымитированных на синтезаторе.
«Борис сказал: «Найдите где-нибудь духовой оркестр» и ушёл куда-то, как обычно, — с улыбкой рассказывал Олег Адольфович. — От безысходности я вспомнил, что служил когда-то в военном оркестре. Дирижёр постоянно измывался надо мной, но я позвонил ему и сказал: «Кто старое помянет — тому глаз вон. Давай сотрудничать!» В итоге он привёл на «Мелодию» толпу лабухов в военной форме, которые сыграли «Из сияющей пустоты». Она оказалась почвенной по энергетике, но не в архаичном смысле, как «Русский альбом», а в контексте конца XIX — начала ХХ века: садовые площадки, вальс, белые шляпы и кринолин. Такая чеховская атмосфера у нас получилась, и это был настоящий апофеоз садово-паркового искусства».
Подобная атмосфера вполне соответствовала русско-буддистскому характеру «Костромы», где египетская герметичность переходила в тибетское просветление, а английский сплин мутировал в русскую кручину — предвестницу грядущей древнерусской тоски.
«Музыканты были в очень хорошей форме, — утверждал Гребенщиков. — Мы писались на «Мелодии», посреди комнаты стоял огромный пульт, а я всё ходил кругами и читал мантры. Сто мантр, тысяча мантр... Горели благовония — цирк был полный».
После выхода пластинки многих заинтриговал восточный фрагмент в «Московской Октябрьской», дающий подсказки ко всему альбому. Этот инструментальный кусочек был сыгран «в монгольском ключе» — как дань неожиданному сотрудничеству «Аквариума» с народным трио «Темуджин». Как гласит история, гордые потомки Чингисхана приехали в Санкт-Петербург по приглашению местного буддистского дацана, чтобы играть музыку и собрать деньги на ремонт здания. Многие приятели-журналисты рассказывали мне, что монголы произвели на них сильнейшее впечатление.
«Это было наше первое столкновение с представителями другой культуры, — пояснял БГ. — Не книжное, а настоящее. Вот сидит перед тобой человек и играет на флейте. И им интересно, и нам интересно. Вместе с монголами мы выезжали для концертов в Театре эстрады и участия в съёмках «Программы А», а затем их национальная мелодия вошла в финал «Московской Октябрьской». Причём Сакмаров сыграл её на монгольской флейте, подаренной ему собратом по цеху, асом степей».
Финал у этой истории получился непредсказуемым. Жёсткое соприкосновение двух культур привело к тому, что один из кочевников начал играть на репетициях The Beatles, за что был немедленно отозван в Монголию — с суровой формулировкой «за европейское развращение». Вскоре Питер покинули и остальные участники «Темуджина», не выдержавшие интеграции в суровую рок-н-ролльную действительность. Но произошло это не бесследно — их шаманские пляски были запечатлены в виде демо-версии композиции «Кострома Mon Amour», записанной (вместе с песней «Пой, пой лира») на Фонтанке в конце 1993 года.
Истории светлых времён
Рок-н-ролл находится где-то посередине — между службой в церкви и приёмом LSD.
Борис Гребенщиков, из интервью в Туле, 1994
Весной 1995 года Гребенщиков вместе с Зубаревым и Щураковым выступал в Лондоне с небольшой акустической программой. Причём в тот вечер невезучий Сергей Михайлович играл на аккордеоне... одной рукой. Как выяснилось, вторую руку он сломал накануне поездки, упав в темноте с лестницы на Пушкинской, 10. Как ни странно, этот камерный концерт произвёл сильнейшее впечатление на знакомых англичан, которым захотелось стать «крёстными отцами» будущей записи. И уже летом легендарный продюсер Джо Бойд забронировал Livingston Studio и помог Борису с приглашением звукорежиссёров и друзей-музыкантов, при участии которых лондонско-питерским составом и был запечатлён новый альбом «Навигатор».
А ещё через пару недель наши с Борисом пути пересеклись в Москве. Мы встретились с целью поговорить о магнитофонной культуре для моей будущей книги — начиная с записей Майка и «Машины времени» и заканчивая опусами Егора Летова и группы «Стук бамбука в одиннадцать часов».
Идеолог «Аквариума» прибыл на встречу в сопровождении Миши Гольда и неизменного Липницкого. На Гребенщикове была белая футболка, из уха торчала медная серьга, а на груди болталась какая-то шамбала-мандала. Мне показалось, что от него шёл свет и глаза лучились простым человеческим счастьем. В тот день в офисе рекламно-полиграфической компании Public Totem, расположенной в самом сердце Солянки, происходили нереальные вещи. А именно комплексная разработка визуального имиджа грядущей пластинки, оформление плакатов, афиш,