А Сивка остался сидеть, потихоньку клюя носом. Время при такой доразведке местности тянулось убийственно-монотонно и медленно: разведка, доклад, перемещение, новая тройка уходит – и снова ждать доклада.
Он уже начал видеть какие-то размытые образы, лица Тиля и Капа – таких далёких, будто из забытого сна, и окончательно впасть в забытьё мешало лишь свербящее, постепенно набирающее силу чувство, похожее на тоску и жажду разом. Усиливалось, словно кто-то медленно вжимал педаль газа, желание забиться в угол, сжаться и тихонько скулить, как голодный зверёк, отринув окружающий мир – бесцветный, тоскливый и страшный…
Где-то неподалёку ожила рация, но это событие было зафиксировано рассеянным вниманием мальчишки только спустя какое-то время, когда в машине все беспокойно зашевелились.
– … выдвигаюсь на доразведку цели. Конец связи, – с усилием выплыв на поверхность действительности, зацепил кусок фразы Сивка. Там, «на поверхности действительности», дождь прекратился, но солнце так и не выглянуло. Рота замерла в тревожном ожидании, и Сивка почувствовал, как где-то в животе скапливается страх.
Окончив доклад батальону, Кондрат сумрачно оглядел присутствующих, с которых мгновенно слетела дрёма, как только из рации раздались первые звуки, и, сипло кашлянув, приказал:
– Казбек – за главного, Гекса – со своими парнями за мной, – потом огляделся, наткнулся взглядом на Сивку и бросил: – Найдоха, Маська с вами… Всё, двигаем!
Кондрат ушёл, раздавая указания. Рота шевелилась, как разворошённый муравейник, и вскоре поляна почти опустела. Машины, водители, охранение… Всё.
Сивка высунулся из машины и вопросительно взглянул на Найдоху: мол, чего тебе?
Гранатомётчик отмахнулся:
– Да сиди, нафиг ты мне нужен.
Потянулось тягостное ожидание. Время словно увязло в слишком густом для дыхания воздухе – Сивке казалось, что он задыхается, но ничего, абсолютно ничего не происходило. По внутреннему счёту Сивки прошло чуть меньше половины вечности, прежде чем вдалеке грохнуло – потом ещё раз и ещё. Казбек, оставшийся за старшего фельдфебель, довольно кивнул:
– Вот сейчас Дядька вырей тонким слоем и раскатает… Слепень, дай прикурить!
На Сивку никто не обращал внимания, словно его и не было.
Найдоха, пристроившийся у своего АГС неподалёку, сплюнул:
– Я ща сдохну вот так ждать!
Взрывы стихли. Казбек отошёл к радисту. Сивка улёгся на сиденье уазика, подтянул коленки к груди и закрыл глаза – мир был слишком тоскливым и бесцветным, может, если удастся заснуть, во сне будет легче?
… Мир ворвался в его жизнь грохотом. Ослепительно-яркий, больно хлопнувший по ушам – какое бесцветие, какая тоска? Чья-то сильная рука ухватила мальчишку за ворот и вытащила из машины. Не успев взбрыкнуть, Сивка увидел, что вытащил его Казбек, но что фельдфебель говорит, не услышал.
Казбек куда-то пропал, зато Сивка увидел Найдоху и кинулся к нему, вспомнив, что Кондрат приказал ему быть с гранатомётчиком.
Вокруг слышалась стрельба, что-то ухало и взрывалось, и Сивке было ужасно страшно – много страшнее, чем во всех предыдущих боях.
Пожалуй, так же страшно ему было только однажды: когда давным-давно вокруг рушился его родной дом…
Страшнее всего было полнейшее бессилие – ни автомата в руках, ни задания, ничего…
– Найдоха! Что мне делать, Найдоха?!
… Если бы у Индейца в этот момент попросили описать, что происходит, он ёмко назвал бы происходящее бардаком, и был бы, в общем, прав – для него творился полный бардак, это опытные разведчики понимали, что происходит и что делать. А с мальчишки что взять и что ему поручить? Слепень толкнул его в кусты и зверским тоном велел не высовываться даже к родной матери навстречу. Сивка не смог его ослушаться и только наблюдал из своего такого ненадёжного укрытия, как вокруг всё взрывается, стреляет и падает. Грянул взрыв, будто кто-то пребольно, хлёстко ударил по ушам. Мир вспыхнул, погас, снова вспыхнул… Звуков боя Сивка не слышал вовсе, хотя всё видел. Видел горящую машину. Видел, как рядом с кустами, где он скорчился, упал солдат, и под каской у него было лицо, сгоревшие брови, разбитые губы, и этим лицом он упал прямо в землю. Где-то в животе мальчишки сердце сделало отчаянный кульбит: упавшим был Найдоха, такой странный и чужой с застывшей обидой на лице: «За что?!» – и струйкой крови изо рта.
Давясь сухими слезами, более похожими на лай или кашель, Сивка выскочил из укрытия, не помня себя и не слыша ни звука из гремевшего вокруг боя, схватил Найдоху за лямки разгрузки и потянул тело за собой обратно, в спасительную зелень. Куда солдат стремился, но так и не успел.
«Господи, за что?! Исправь всё! Сделай, как было, верни Найдоху!» – беззвучно вопил мальчишка, понимая вдруг, что тяжёлое и непослушное тело, которое он тянет – это уже не Найдоха. Завопил, едва ли ни впервые в жизни вспоминая, что где-то может существовать Бог – и Он может слышать и помогать. Когда говорил отец Николай, всё было складно и правдиво, но далеко от мальчишки. Когда говорил командир – Заболотин – это больше походило на прекрасную сказку, вроде его рассказов о Москве. Хочется верить, но никак не получается. А вот сейчас Сивка вдруг понял, очень остро, что если не Бог – то никто, никто уже ничем не поможет. Что рядом никого нет, кроме Него.
«Господи-и!..»
Как оказался в кустах – Сивка не запомнил. Тело Найдохи было тяжёлым, страшным и неповоротливым. Происходящее вдруг со всей ясностью навалилось на мальчишку, той самой военной правдой, о которой говорил Заболотин: и раны, и смерть, и взрывы кругом, хлопающие по ушам, выбивая из них способность слышать. Командир говорил об этом тогда, так давно, показываю могилу Стаи… Всё повторялось, только гораздо страшнее. Реальнее, без спасительной пелены ПС.
«Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»
И на плече безвольно лежащего на животе разведчика был «внучок», компактный и лёгкий – если сравнить с обычным «калашом» – автомат…
«Господи, не повторяй, не повторяй, нельзя, чтобы повторилось! Останови! Пожалуйста!»
… – Отдай оружие.
– Не отдам! – пацан прижимал автомат к себе крепко-крепко, словно любимую игрушку – из тех, которые почитаешь живыми и, когда вырастаешь, ни за что не позволяешь кому бы то ни было передаривать.
– Рядовой Бородин, это приказ.
– Не отдам, – упрямо повторил Сивка и ещё крепче прижал Найдохин автомат к груди.
Разведчики молчали. Все знали, что пацан из этого самого автомата положил несколько вырей, сунувшихся в его сторону. Но кто мог сказать, что девятилетний ребёнок и впрямь имеет право наравне со всеми носить оружие? Ему бы сидеть и не отсвечивать…