Читать интересную книгу Небеса - Анна Матвеева

Она в итоге победила — все мои находки перестали казаться открытиями, а ведь сердце екало, как у Беллинсгаузена, увидевшего новый материк.

Слова быстро остывали на воздухе, хотя мысли были свежими, горячими, как пирожки.

— Дорогая, все это очень мило. Беда, что ты еще ребенок, а я никогда не любил детей.

Я остывала после душевного стриптиза, а Зубов поднял с пола раскрытую книжку и тут же вчитался в нее, вгрызся в слова, как в яблоко.

— Прости, дорогая, это не займет много времени.

Я внимательно разглядывала его левую щеку — на ней была Кассиопея мелких родинок: дубль вэ. Этот человек с легкостью заставлял меня обнажаться перед ним — хотя душу раздеть куда труднее тела.

Телом моим он тем более совершенно не интересовался.

Очередной сотрудник принес кофе, разлитый в золоченые крошечные чашечки. Я посмотрела на кофеносца, потом на зачитавшегося депутата и поняла наконец, кого напоминали мне все зубовские сотрудники. Они были похожи друг на друга потому, что каждый в отдельности походил на Зубова! Подражал ему вольно или невольно, носил такие же костюмы и так же резко взглядывал на собеседника. Интересно, это Зубов подбирал себе персонал по образу и подобию или персонал переучивался, отсыкая от самостей и подравниваясь под единый стандарт?

Возможно, сила обаяния депутата была такой мощной, что, общаясь с ним, нельзя было чувствовать себя отдельной, независимой системой. Казалось, невидимые лианы тянутся от Зубова к собеседнику, захватывая и подавляя плоть. Он заражал собой всех попадавших в его поле, и даже Вера, проведя с ним десять минут, становилась совсем другой Верой.

Что говорить обо мне?

Он читал, хмурясь и быстро листая страницы, в кабинете было тихо, и я слышала, как за окном разговаривают прохожие. Кофе я выпила одним глотком и смотрела, как отвердевает на дне коричневая жесткая масса. Вдруг депутат подпрыгнул и ухватил плоскую телефонную трубку, висевшую на стене и мерцающую огоньками. Звонка я не слышала, но депутат сказал «алло!».

Теперь он хмурился куда сильнее, чем от книги, потом сказал собеседнику протяжно:

— Жаль, что он оказался настолько жадным, а впрочем, я давно разочаровался в людях. Твоя новость укрепила мою мизантропию. Чи сара!

Трубка вновь повисла на стене, депутат же проворно вскочил с дивана и словно бы впервые заметил меня. Книжка полетела на пол, беззащитно растопырив странички.

— Ну что дорогая, понравилась тебе моя контора? Пойдем, провожу тебя.

Поравнявшись с невостребованным диваном, я скосила глаза к стопке книг — там было много новомодной дряни, а сверху лежал толстенный том Данте.

Пока я ждала, обездвиженная страхом и любовью, депутат читал «Божественную комедию», хмурясь на одних страницах и светлея от других.

Глава 32. Измена принципам

Человеку, который собирается работать в газете, следует заранее примириться с некоторыми тонкостями этой деятельности. У каждой службы — свои странности, но, наверное, еще только в клинику пограничных состояний «Роща» приходит такое же количество сумасшедших людей. Вера давно уяснила эту закономерность — приток безумных граждан носил сезонный характер, особенный взлет случался весной и ранней осенью. К отпору Вера готовилась заранее — и ни один псих не посмел бы нарушить рабочую обстановку в отделе.

— Увы, на них не будет написано «мы чокнутые», — еще в январе объясняла она Аглае, хотя до первых шизоидных ласточек оставалось как минимум месяца полтора. — Они могут прилично выглядеть, быть хорошо одетыми, и, главное, Аглая, они так связно излагают свои безумные мысли, что ты будешь спрашивать себя — вдруг это я сошла с ума, а они — нормальные?

Здесь нашей Вере показалось, что она переборщила с эмоциями, впрочем, Аглая слушала начальницу все так же внимательно.

— Твоя задача — не дать им высказаться. Малейшее сомнение, и сразу говори: простите, но редакцию не интересуют «летающие тарелки»!

Вера всегда умела четко выразить свое отношение к людям, и рядом с ней психи вправду не задерживались, оседая вместе со своими историями в кабинетах более приветливых сотрудников. К примеру, Ангелина Яковлевна Белобокова была любимицей всех городских сумасшедших (Вера обязательно уточнила бы, что Ангелина Яковлевна была одной из них) и регулярно варила на этом бульоне густые супы. Валькирия так кричала потом на бедную Белобокову, что прохожие на улицах озирались в поисках звукового источника. Пожилая корреспондентка Белобокова проявляла доверчивость к людским словам и, заслышав, как очередной посетитель, судорожно потирающий руки, рассказывает о встрече с пришельцами с Марса, принималась за работу над материалом для рубрики: «Это интересно».

— Мне это совсем не интересно! — задыхалась от крика Ольга Альбертовна, Вера же искренне удивлялась, почему старуху до сих пор не выпихнули на пенсию.

Нет, совсем не то была Вера. Оплот редакционной прозорливости, мощный пирс, о который безуспешно бились грудью сотни лодок, она не боялась неизбежных посетителей, но вооружалась принципом: «Нормальные люди писем в газеты не пишут и по редакциям сроду не бродят». Тут вполне уместно бы добавить «и газет не читают», но Вера благоразумно умолкала — она слишком любила свою работу.

…Этот посетитель очнулся не по сезону рано: в Николаевске хозяйствовал февраль, и за окном Вериного кабинета белел замерзший пруд. Аглаи не было, она снова отпросилась раньше, чтобы сидеть с ребенком сестры; Вера хоть и не могла понять такой жертвенности, не возражала. Аглая всегда напишет обещанное, а где и какими усилиями — никого не касается.

В дверь постучали не костяшками пальцев, а словно ребром ладони. Недовольно подняв глаза от исписанной страницы, Вера увидела перед собой маленького и круглого человека — когда он учился в школе, ему наверняка предлагали с десяток обидных прозвищ. А может, коллектив прошагал мимо, скользнув взглядом, огрев для острастки учебником… Вера, когда встречала таких людей, всякий раз думала — неужели найдется некто, способный полюбить столь невзрачное существо?

Посетитель был так вопиюще некрасив, что даже пройтись с ним рядом по коридору могло зачесться в подвиг. Как ужасно, наверное, каждый день видеть в зеркале эти вспухшие щеки, эту вросшую в плечи огромную голову, а еще он трещал пальцами, так противно… Вера решительно встала, и посетитель заторопился:

— Пожалуйста, выслушайте меня. Я знаю, все это похоже на бред сумасшедшего, и сам был бы рад, пусть лучше я безумен, чем они… Но я должен с вами поделиться…

Вера подумала, что ему следовало бы поделиться с врачом, но почему-то махнула рукой в сторону Аглаиного стола. Сумасшедший поспешно уселся, выложил на стол большие бледные ладони. Вера поигрывала авторучкой.

— Я, простите, не представился, — спохватился гость и церемонно протянул руку. — Илья Андреевич, фамилия Кожухов.

— Вера Геннадьевна, фамилия Афанасьева, заведующая отделом информации, — скучно сказала Вера, но гость обиженно вздохнул:

— Да я прекрасно знаю, кто вы! Я и хотел непосредственно с вами переговорить!

«Господи, как же они все проникают в редакцию? — тоскливо думала Вера, пока гость откашливался перед исповедью. — Вроде бы пропускная система, охрана!»

Илья Андреевич снял с шеи жуткий мохеровый шарф, и в кабинете запахло лосьоном «Огуречный». Шапку рассказчик прижимал к груди нежно, как младенца, и Вере некстати вспомнилась картина «Ходоки у Ленина».

Посетитель оказался прихожанином Успенского монастыря и духовным чадом игумена Гурия: в голосе гостя скользнула справедливая гордость. Вера продолжала играть ручкой, ее так и подмывало украсить лежащий рядом листочек парой развеселых рожиц.

— Месяца два назад у нас в храме появились новые люди. Не столько прихожане, потому что молящимися я их не видел, скорее дарители, или, как теперь говорят, спонсоры. Я человек одинокий, жена со мной развелась, из квартиры выгнала. Храм — мой второй дом, поэтому я много вижу всего, больше, чем другие. Вот эти люди, Вера Геннадьевна, они очень много сделали для монастыря. Деньги нашли на ремонт, купола обновили, игумену… — Тут Илья Андреевич запнулся на секундочку, но потом решительно продолжил: — Новую машину справили. Знаете, сколько у него дел да разъездов? Он многим людям помогает, а значит, ему тоже надо помогать. Только мне эти люди все равно не понравились. Один нерусский, кореец или киргиз, другой — из этих новых, вот с такой шеей!

Илья Андреевич показал на себе ширину шеи спонсора, а Вера тем временем отложила ручку в сторону.

— Они нашего батюшку и так и сяк обхаживали, сулили невесть что, смущали по-разному. Я специально не подслушивал (Илья Андреевич так покраснел при этих словах, что стало ясно: конечно же, подслушивал, причем специально), но по всему было видно — им что-то надо было от него. Я ведь, Вера Геннадьевна, долго работал в государственном аппарате и умею хранить тайны, ко тут решил с вами поделиться, потому что они хотят нашего батюшку погубить. Аккурат после машины игумен стал нам говорить, будто владыка — большой грешник. Вы понимаете… И так долго, подробно говорил, что никто не сомневался. А мы — что? Мы ему верили, мы всегда ему верим! И пикетировать к епархиальному управлению ездили, сам я стоял там с плакатом, вот этими руками держал, м-да… А тут вон как получилось! Оказывается, оговорили владыку-то! Вы уж, Вера Геннадьевна, хотя бы теперь сделайте такую статью, чтоб отлегло от сердца; это чужие люди смутили нашего батюшку и нынче даже из монастыря его погнали… — У Ильи Андреевича запрыгал уголок рта, глаз налился слезой.