поймаем. Я хотел его. Я хотел отомстить ему больше, чем когда-либо в своей жизни. Я вспомнил все предательства и жестокости, которые он когда-либо совершал по отношению ко мне и дорогим мне людям. Я вспомнил изуродованное тело Пальмиса после того, как Панмаси и его люди покончили с ним, и горе Хуэя и Бекаты, когда они похоронили своего сына. Но больше всего я помнил, как он бил и унижал Серрену, и мне хотелось почувствовать, как он извивается на острие моего меча, когда я вонзаю его в его внутренности.
Но Панмаси уже не было, и все мы были почти обессилены. Мы безжалостно сражались в течение долгой ночи и еще более долгого дня, и большинство из нас уже не были молоды. Почти все мы были ранены. Несмотря на то, что большинство наших ран были поверхностными, они все еще были болезненными и изнурительными. И я устал, устал до мозга костей. Не понимая, зачем я это делаю, я взглянул на Серрену. Должно быть, она увидела в моих глазах что-то такое, что восприняла как призыв - ошибочно, конечно.
- Панмаси - это всего лишь побитая собака, бегущая к своему хозяину, - сказала она мне, и я сразу понял, что она разгадала загадку для нас. Нам не пришлось идти по следу, оставленному Панмаси. Мы точно знали, куда он направляется. И вдруг я больше не чувствовал усталости.
Однако нам все еще нужны были лошади, если мы хотели поймать Панмаси до того, как он доберется до Абу Наскоса, чтобы присоединиться к своему хозяину. Казалось, он взял всех лошадей, которые были ему нужны, чтобы его люди и он сам могли бежать. Тех животных, которые были лишними для его нужд, он искалечил, чтобы лишить их нас. Мало найдется зрелища более страшного, чем прекрасная лошадь с перерубленными сухожилиями на обеих задних ногах. Это было типично для человека, что он предпочитал причинять мучения этим прекрасным созданиям, чтобы насмехаться над нами, а не прогнать их или просто убить. Мне предстояло свести с ним еще один счет, когда мы наконец снова встретимся.
Я так разозлился, что чуть было не напомнил Серрене, что именно она настояла на освобождении Панмаси, когда мы с ее отцом держали в руках этого вероломного негодяя и собирались расправиться с ним, чтобы он больше не причинял нам страданий. Но я не мог заставить себя быть таким жестоким с тем, кого так сильно люблю. Я даже послал ее за теми лошадьми, которых мы держали в Саду радости. Пока ее не было, я ударом меча между ушей вывел из агонии несчастных созданий, которых Панмаси искалечил.
В дополнение к тем, что были в Саду радости, мы нашли несколько невредимых животных, которых не заметил приспешник Панмаси, спеша покинуть город. Таким образом, мы собрали лошадей для двадцати двух моих людей, чтобы начать преследование и предать Панмаси суду.
Естественно, мы с Рамзесом снова запротестовали, когда Серрена объявила, что намерена присоединиться к нам в последней охоте на Панмаси и его сбежавших приспешников. Мы использовали ту же старую риторику относительно бедного маленького зародыша, съежившегося в своем чреве, который мог бы пострадать и даже умереть, если бы его мать была настолько жестокой, чтобы причинить ему тяготы долгого и мучительного путешествия.
Серрена слушала нас обоих с милой улыбкой на лице, кивая головой, как будто соглашаясь с нашими мольбами и протестами. Когда у нас наконец кончились слова и мы выжидающе уставились на нее, она покачала головой. ‘Я только хотела бы, чтобы все, что вы мне рассказываете, было правдой, но у богини Артемиды другие идеи, - сказала она нам. ‘Почти в тот же миг, как ты оставил меня в Саду радости, она послала мне мою красную Луну.’
‘Что же это такое? - Рамзес выглядел озадаченным. Он все еще был очень наивен, когда дело касалось тайн женского тела.
- Скажи ему, пожалуйста, Тата, - обратилась ко мне Серрена.
- Так говорит богиня Артемида, но этого недостаточно. Попробуй еще раз, - объяснил я.
Рамзес задумался на несколько секунд, потом счастливо улыбнулся. - Скажи богине, что я принимаю ее вызов с величайшим удовольствием!’
В течение часа мы закончили наши приготовления к долгой поездке и были готовы преследовать Панмаси и попытаться помешать ему достичь Аттерика в городе Абу-Наскос на севере.
Естественно, никаких дальнейших споров не последовало. Красная луна или нет, но Серрене уже нельзя было отказать. Она ехала с нами.
Давным-давно я научился спать в седле со связанными ногами под грудью моего коня и надежным конюхом, который вел бы нас обоих. Я проснулся за час до рассвета, и мне понадобилось лишь мгновение, чтобы сориентироваться. Я чувствовал себя полностью отдохнувшим и жаждущим первого взгляда на погоню.
‘Мы уже пересекли реку Саттакин?- Крикнул я своему главному конюху. Саттакин был одним из немногих значительных притоков, впадающих в мать-Нил к югу от Луксора.
‘Пока нет.- Он поднял голову, чтобы посмотреть на звезды. ‘По-моему, еще пол-лиги осталось.’
‘Есть какие-нибудь признаки лошадей Панмаси впереди нас?’
‘Слишком темно, чтобы читать следы, не спешившись, милорд. Хочешь, я проверю?- спросил он.
- Нет, мы связаны обязательствами. Не теряй больше ни минуты. Продолжай идти!- приказал я.
Я оглянулся и едва различил темные силуэты Серрены и Рамзеса, следовавших за мной по пятам. Рамсес спал в седле, как и я, и она держала его, чтобы он не соскользнул со спины своего коня. Я еще не разбудил его. Я слышал топот копыт других лошадей, следовавших за нами. Хотя их было много, я не мог разглядеть ни одного в темноте. Не было никакого смысла увеличивать скорость, пока не станет достаточно светло, чтобы видеть далеко вперед, кроме увеличения риска нарваться на засаду, устроенную Панмаси.
Я снова натянул свой боевой лук, воткнув нижнюю часть в луку седла, чтобы усилить натяжение. Затем я перекинул его через плечо, достал из колчана пять стрел и засунул их за пояс, готовясь к быстрому запуску. Я оглянулся и увидел, что Рамсес уже проснулся. Должно быть, его разбудила Серрена. Он также был занят своим оружием, готовя его к немедленному использованию.
Он поднял на меня глаза, и я отчетливо разглядел его черты: быстро разгорался рассвет. Теперь я мог видеть лошадей и всадников, которые следовали за ним. Я быстро пересчитал их,