Потом она ощутила под собой мягкий матрас их огромной двуспальной кровати. Эдвард стягивал с нее сандалеты.
— Ты хочешь, чтобы я снял с тебя платье? — пробормотал он.
— Ммм… Да. — Она не смогла бы сделать это сама, даже при желании.
Она почувствовала, как его теплые крепкие пальцы расстегивают пуговицы. Он стащил с нее шелковое платье, обнажив тело. Она почувствовала, как он приник губами к ее груди. Откуда-то издалека донесся ее собственный громкий вздох, полный страсти.
В следующее мгновение Эдвард вдруг оказался на ней, практически полностью одетый, и она ощутила, как что-то движется внутри нее. Он сделал еще одно быстрое движение, и ее ноги обхватили его талию. В эту минуту для нее не существовало ничего, кроме острого желания слиться с ним в одно целое. Огромная кровать раскачивалась в такт их бешеной пляске.
Потом Руфа лежала и смотрела, как Эдвард в полумраке комнаты с закрытыми ставнями окнами молча срывает с себя одежду. Она чувствовала себя так, будто он разбил ее на мелкие кусочки и теперь собирает заново. Где-то в глубине ее затуманенного сознания мелькнула мысль: как могла та, старая Руфа, считать беднягу Джонатана хорошим любовником? Эдвард был абсолютно другим. Его тело было крепким и стройным, с четкими треугольниками волос на груди и в паху. Она зачарованно наблюдала за его членом, удивляясь, как такая огромная штука могла поместиться внутри нее, и безумно желая вновь ощутить ее внутри себя.
На этот раз он действовал очень медленно, наблюдая за ее лицом и сдерживая себя до тех пор, пока они оба не достигли оргазма. Эдвард издал протяжный стон, полный блаженства. Все вокруг перестало существовать для Руфы. Она лежала, прижавшись к его груди и постепенно погружаясь в сладкий, безумно счастливый сон.
* * *
Вздохнув, она попыталась отогнать воспоминания прочь, но слишком поздно — перед глазами встал следующий день. Она проснулась рано утром с дикой головной болью, потом ее рвало, и она поклялась, что больше никогда не притронется к спиртному. Эдвард был необыкновенно внимательным. Вечером, при свете луны, когда она уже настолько пришла в себя, что смогла выпить стакан ромашки, он тихо извинился. Когда она стала заверять его, что ему нет необходимости извиняться, он сделал вид, что не слышал ее. Едва ли она могла винить его за это — из зеркала на нее смотрело бледное одутловатое лицо с темными кругами вокруг красных глаз. Она была похожа на ожившего мертвеца. Несколько раз она ловила взгляд Эдварда, который смотрел на нее с беспокойством, словно ужасаясь тому, что он по ошибке убил человека. Больше они не занимались любовью.
Руфа страстно мечтала, чтобы он вновь обладал ею, и несколько раз, испытывая стыд оттого, что ей приходится так унижаться, она деликатно намекала ему на свое желание, но он игнорировал все ее намеки. С таким же успехом она могла говорить об этом кирпичной стене. Она не хотела спрашивать его прямо, боясь получить отказ. Ее очень пугали приступы депрессии Эдварда, когда он окружал себя неприступной стеной. Иногда она даже боялась его. Хотя его дурное настроение никогда не было направлено на нее, в такие моменты он становился совершенно чужим.
Сейчас, когда они вернулись домой, он стал больше похож на себя. Прошлой ночью они опять не занимались любовью, но вовсю веселились лежа в постели. Руфа просто покатывалась со смеху над язвительными замечаниями Эдварда в адрес Рэна. Настроение Руфы улучшилось и стало примерно таким, каким было до свадьбы. В конце концов, окружающий ее мир остался прежним, и замужество не вызвало в нем существенных изменений.
Она залила кипятком сушеные белые грибы, вдохнув с наслаждением мшистый лесной запах. Так приятно готовить обед для своей семьи, не думая о стоимости продуктов. Она отбросила мысль о том, что тратит деньги Эдварда, и полностью отдалась приготовлению обеда. В магазине деликатесов она купила большой кусок сыра пармезан, твердого и белого как мел, пакет свежего пурпурного инжира, тончайшие кусочки пармской ветчины и говядину воздушной сушки. Из Италии она привезла несколько бутылок «Марсалы», спелые черные маслины в масле и красивую керамическую посуду для торжественных обедов. На огороде Эдварда она набрала полную миску ярко-красных помидоров, не забыв сорвать ароматные веточки орегано и розмарина. Она находилась в тихой залитой солнцем кухне у новой плиты. Если это не было счастьем, то очень было на него похоже.
Они пригласили на обед Розу и Роджера. Руфа решила сделать крем-мусс из яичных желтков, сахара и «Марсалы» — для пудинга. Она лишь однажды готовила его для званого обеда в Лондоне, поэтому старалась точно следовать рецепту, чтобы ничего не перепутать. Она собьет его в новой медной кастрюльке, которую купила во Флоренции.
Все вокруг было пропитано жарой, как золотистым сиропом, от нее даже пчелы засыпали на лету. Совершенно ошалевшее насекомое случайно влетело в открытое окно кухни, и Руфа спокойно взяла его, чтобы выпустить обратно на улицу. Эта жара, которая переносилась тяжелее, чем в Италии, заставляла ее ощущать свое тело. Она нагрузит себя работой, чтобы отвлечься от мучительного желания заняться любовью с собственным мужем. Последний раз она чувствовала себя такой энергичной, когда ее роман с Джонатаном был в самом разгаре. У нее было такое ощущение, что в ее онемевшие конечности возвращается жизнь.
Она услышала звук хлопнувшей двери из коридора, и на пороге появился Эдвард, потирая глаза. Когда они вернулись из Италии, дома его ждала огромная кипа писем, в том числе насчет Боснии, и он потратил почти весь день, чтобы ответить на все послания. Руфа подумала, что именно поэтому он выглядит таким уставшим.
— Дорогая, — сказал он. Он не был любителем ласковых слов и произносил их только в особых случаях. Руфа сразу же насторожилась.
— Что случилось?
— Дорогая, мне очень жаль, но тебе придется отменить ужин с Розой и Роджером.
— О… — Она была огорчена, но решила не делать из этого трагедии. — Ну что ж. Это еще не конец света.
— Мне страшно не хочется тебя огорчать, но уже ничего невозможно изменить. Боюсь, что Пруденс скоро свалится нам на голову.
— Что? — Руфа была в полном смятении и не могла скрыть этого.
Он вздохнул:
— Она собирается погостить у нас и будет здесь примерно через час. Я понимаю, что о таких вещах надо предупреждать заранее. Она позвонила уже с дороги. Я думаю, она знала, что я скажу «нет».
— А почему ты не сделал этого?
— Как я понял, в ее лондонской квартире произошел пожар.
— А что с ее парижской квартирой? — резко оборвала его Руфа. Ее удивила собственная язвительность.