В первое утро их пребывания в Вашингтон-Сити Эндрю поднялся с первыми лучами солнца. Рейчэл, проснувшись, увидела, что он ходит по комнате гостиницы в нервном, возбужденном состоянии.
— Эндрю, какие неприятности?
— Именно то, что я намечал для сегодняшнего поединка с военным департаментом. Департамент и президент получили из Нового Орлеана письма, опротестовывающие арест мною судьи Хэлла и Лаллье за их провокационные публикации в «Курьере».
— Но ведь здесь знали, что ты ведешь войну!
— Как всегда, люди вдали от поля боя хотят, чтобы вы сражались по правилам джентльменов.
В это утро майор Рейд взял ее и Эндрю-младшего в поездку по городу, но Рейчэл настояла вернуться пораньше, до возвращения Эндрю из военного департамента. Эндрю вернулся воодушевленный, восклицая:
— Я тревожился из-за пустяков! Едва я начал объяснять, почему ввел военное положение, как секретарь Дэллас сказал, что объяснений не нужно, что в Новом Орлеане я действовал правильно, что президент, а также главы департаментов довольны моими действиями. Я пытался убедить президента одобрить содержание постоянной пятнадцатитысячной армии, но самое большее, чего я добился, — это армии в десять тысяч.
Почувствовав облегчение, Рейчэл сказала:
— Я рада, что ты вернулся в таком хорошем настроении: мы приглашены на обед к Монро в три часа, и, откровенно, я немного нервничаю.
— Нервничаешь из-за Монро? Он самый лояльный и дружественно настроенный человек из всех, кого я когда-либо знал.
— Меня беспокоит не мистер Монро, а его жена. Я слышала, что ее считают аристократкой, говорят, что она происходит из высших кругов нью-йоркского общества и весьма высокомерна в своем поведении.
— Ты будешь принята так, как ни одна женщина не была когда-либо принята другой.
— Почему?
— Потому, что мы помогаем осуществить честолюбивый замысел всей ее жизни — стать первой леди.
Уродство города сглаживалось для Рейчэл радушием его жителей. Казалось, каждая семья хотела видеть их у себя. В отеле «Маккеовин» был дан в их честь блестящий бал, на котором присутствовали все важные правительственные чины. Президент Медисон устроил для них официальный прием в «Октагон Хауз», сопровождавшийся роскошным обедом, на котором присутствовали все члены дипломатического корпуса, включая сотрудников британского посольства. К глубокому изумлению Рейчэл, Эндрю и британский посол долго и сердечно беседовали.
На следующее утро известная вашингтонская художница Анна Пил обратилась к Рейчэл с просьбой разрешить написать ее портрет. Эндрю был польщен предложением и советовал Рейчэл согласиться. Рейчэл позировала в темно-синем бархатном платье с мягким кружевным воротником и кружевной накидкой.
В субботу вечером, когда они возвращались домой, Эндрю сказал:
— На завтра я намечал поездку в Маунт-Вернон.[19] Я никогда там не был и думаю, что это будет прекрасной загородной поездкой.
Она вопросительно подняла брови, но он постарался опередить ее вопрос:
— Ты помнишь мой отказ присоединиться к панегирику после прощального послания мистера Вашингтона? Даже великие президенты нуждаются в критике.
Рейчэл взглянула на него смеясь:
— Это тот самый принцип, в который ты внес значительный вклад.
— Да, — робко сказал он, — для некоторых из них я сделал жизнь весьма тяжелой, не так ли?
В середине декабря погода стояла теплая, визит в Вашингтон-Сити оказался более чем успешным, и они чувствовали себя воодушевленными и помолодевшими, когда вышли из кареты у вершины, с которой открывался вид на реку Потомак и превосходную панораму Виргинии. Семья Кюстис приняла их с редким гостеприимством, показала свой простой и вместе с тем прекрасный дом. Рейчэл и Эндрю гуляли по утопавшему в цветах саду, разбитому с удивительной точностью и ухоженному, потом спустились по склону холма к небольшому склепу под развесистым кедром, где похоронен президент Вашингтон.
Позже, выпив прохладительные напитки, предложенные семьей приемного сына Вашингтона, Эндрю и Рейчэл сидели на передней веранде, глядя на Потомак, по которому скользили лодки.
— После Байю-Пьер, — прошептал Эндрю, — это вторая по красоте панорама в мире.
— Да, вместе с видом нашего поместья с вершины холма в Эрмитаже.
Эндрю повернулся в ее сторону, стараясь понять, что она имела в виду.
— Дорогая, мы могли бы построить в Теннесси нечто равное Маунт-Вернон — удобный дом и сад вроде этого с видом на поля и леса, с реками Кумберленд и Стоун на заднем плане.
— Эндрю, у меня нет такого и в мыслях, и ты это знаешь! Я счастлива в нашей хижине. Мне никогда не хотелось уезжать оттуда.
— Ты заговоришь по-иному, когда в январе мы вернемся и северный ветер станет дуть в щели между бревнами.
— Я терпела этот ветер одиннадцать лет, я слышала также, как ты просил Роберта Батлера обмазать хижину.
Эндрю промолчал. По его внутреннему возбуждению она поняла, что не разубедила его.
/4/
Эндрю и Рейчэл продали хлопок по самой высокой цене, какую они когда-либо получали, — по тридцать пять центов за фунт. Впервые за многие годы у них не было долгов, а на их счету в банке Нашвилла лежало двадцать две тысячи долларов. Внезапная смерть молодого Рейда, с которым они виделись всего две недели назад, явилась тяжелым ударом. Эндрю передал Джону Итону материалы, которые собирал Рейд для написания его биографии, с условием, что все доходы от книги будут переданы вдове и детям Рейда.
Они провели дома всего три недели, и Эндрю объявил, что должен поехать на индейскую территорию. Племя крик жаловалось на тяжелые условия договора, навязанного им Эндрю, и не только отказывалось уйти с некоторых участков земли, уступленных Соединенным Штатам, но и подстрекало к таким же действиям своих соседей — племена чироки и чикасо, угрожая возобновить военные действия. Рейчэл полагала, что дело вовсе не срочное.
— Быть может, я рассуждаю по-женски, — настаивала Рейчэл, — но есть ли действительная необходимость в поездке? Джакс проводит там обследование, и он, несомненно, поставил бы тебя в известность о назревающих осложнениях.
— Пока я состою на содержании правительства, — твердил Эндрю, — я намерен продолжать работать так, как привык. Я не могу допустить, чтобы меня заклеймили непригодным к службе, в то время как я живу за счет налогоплательщиков.
Эндрю едва успел отправиться к западным границам Теннесси, как вспыхнула опасная эпидемия, которую врачи назвали «холодной чумой», уносившая целые семьи. Вновь Рейчэл стала заметной фигурой в округе: по ночам она в темном плаще с капюшоном разъезжала с провизией, лекарствами и словами ободрения. Несмотря на предупреждение врачей о заразности болезни, ей приходилось изо дня в день закрывать глаза друзьям и соседям, умиравшим в тот момент, когда она находилась у их изголовья.
К весне, когда эпидемия прекратилась, почти треть населения Кумберленда вымерла. Рейчэл слегла в постель, ее собственные силы были истощены. Как ни тосковала она по Эндрю, Рейчэл была рада, что у нее есть несколько недель для поправки.
Эндрю отсутствовал целых пять месяцев и вернулся, когда племянник Энди заканчивал Кумберлендскую академию. Во время демонстрации физических упражнений директор сказал родителям, что школа крайне нуждается в новом общежитии для школьников. Рейчэл потянула Эндрю за рукав:
— Помнишь, в Поплар-Гроув, когда тебя выбрали в совет попечителей, ты сказал, что намерен помочь сделать эту школу великой? Сделал ли ты что-нибудь для школы?
— Дал несколько бесплатных юридических советов.
— Не кажется ли тебе, что наступило время выполнить обещание?
— Ты имеешь в виду… целое здание?
— Директор школы сказал, что новое здание будет стоить тысячу долларов. Наш Эндрю-младший должен поступить в школу осенью…
Эндрю встал и, когда ему предоставили слово, сказал:
— Господин директор, хочу объявить: у вас будет новое общежитие.
На следующий день во время приема в честь сокашников Энди на сцене появился бродячий портретист — приметный молодой человек со слащавой улыбкой и ласковыми манерами. Он представился Ральфом Эрлом, сыном коннектикутского художника, и спросил, не мог бы он получить удовольствие написать портрет генерала Джэксона. Рейчэл заметила, что ее племянница Джейн влюбилась в парня с первого взгляда, а поскольку Эндрю он также понравился своим внутренним спокойствием и уверенностью, отвела ему гостевую хижину. Он немедленно приступил к написанию портрета Эндрю в парадной форме.
Однако позирование Эрлу было вскоре прервано: генерал Джэксон получил официальное уведомление от нового военного министра Уильяма Крауфорда, что его договор с племенем крик аннулирован и обширные участки земли возвращены племени чироки. Эндрю был разъярен, он утверждал, что это известие хуже, чем сообщение о сожжении Вашингтон-Сити. У него начался приступ диареи. Когда Эндрю вновь обрел способность сидеть, Рейчэл принесла ему бумагу и чернила, и он написал министру Кpaуфорду разгромное письмо. Рейчэл опасалась, что большое напряжение и озлобление могут вызвать новый приступ, однако к следующему утру он снова был на ногах, мрачный и согбенный из-за болей в желудке, но готовый возглавить массовый митинг протеста, призыв к которому раздавался по всему Теннесси.