да?
Если бы у Пэта были хоть какие-то брови, они бы сейчас торчали вокруг его редеющей линии волос.
— Дааааа?
— Та большая дама с усами? Та, что чистит туалеты? Она твоя настоящая жена?
Его глаза, уже так глубоко посаженные, практически исчезают, когда он сердито смотрит на меня.
— Ты что, ищешь неприятностей, парень?
— Нет, нет! Я не хотел тебя обидеть.
— Ну что ж, в таком случае я не обижаюсь! — Ну вот, опять этот сарказм. Он же гребаный профи.
— Я просто имею в виду... как давно вы женаты с прелестной миссис Паттерсон? — спрашиваю я, меняя тему разговора.
— Семнадцать лет.
— Дерьмо. Как... как, черт возьми, ты это сделал?
— Сделал что?
— Как ты вообще убедил ее, что ты не злой, бессердечный кусок дерьма?
Паттерсон раскачивается взад-вперед на пятках, весело посмеиваясь про себя. На этот раз он, кажется, не издевается надо мной своим смехом, а искренне забавляется.
— О Господи, Рэн. Боже, иногда ты меня просто с ума сводишь.
— Я говорю совершенно серьезно.
— Я тоже, о Боже. — Собравшись с мыслями, он кладет свои мясистые руки на другую сторону стойки бара, собираясь с духом, как будто собирается преподнести мне какую-то серьезную мудрость. — Ключ к тому, чтобы убедить женщину, что ты не злой, бессердечный кусок дерьма, Рэн, это не быть злым, бессердечным куском дерьма.
Ну что ж, я вижу, что сам загнал себя прямо в эту ловушку. Но даже в этом случае ярость поднимается по моей спине, покалывая между лопатками. Это в моем характере — хотеть наказать парня за такую дерзость, но сейчас в моей голове раздается ворчливый голос, спрашивающий, как бы я вел себя, если бы Элоди была здесь, и я даже не знаю, что мне теперь делать.
— Принято к сведению, — цежу я сквозь зубы.
— Никогда не думал, что доживу до этого дня! — каркает Паттерсон. — Вы, напыщенные ослы из Вульф-Холла, приходите сюда, от вас разит привилегиями. Вы притворяетесь, что участвуете в обществе, как обычные люди, но вы так похожи на те модные, дорогие автомобили, которые вы все водите — слишком занижены к земле, нет места для более чем одного человека внутри. В тот момент, когда вы натыкаетесь на ухаб на дороге или вас просят подумать о том, чтобы нести хотя бы малейшую ношу, вы опускаетесь на дно и изо всех сил стараетесь нести что-нибудь вообще.
— Твоя метафора разваливается на части, Пэт.
— Это не имеет значения. Послушай, Господи помоги этой девушке, кем бы она ни была, если она тебе интересна, но все очень просто. Не будь таким эгоистом. Не будь таким придурком. Поставь ее потребности выше своих собственных. Господи, какого хрена я.. — он качает головой. — Почему я вообще беспокоюсь?
Я покидаю «Косгроув», чувствуя себя еще более растерянным, чем когда вошел. Все это кажется простым, и я знаю, что Паттерсон говорит правду. Чтобы заставить Элоди доверять мне, мне нужно кое-что изменить. Но я никак не могу понять, как, черт возьми, я собираюсь изменить свой генетический…
Что за хрень?
Я резко останавливаюсь на тротуаре, ветер хлещет меня, дергает за одежду, но я почти не замечаю холода. Я не могу поверить, что вижу то, что вижу. Просто нет никакого гребаного способа…
На другой стороне улицы, на пустынной парковке по другую сторону высокого ограждения из рабицы, на расстоянии вытянутой руки стоят два человека и оживленно разговаривают. Высокий парень слева жестикулирует, используя свои руки, чтобы выразить свою точку зрения. Девушка, гораздо ниже ростом, одетая так, словно собирается заступить на смену в стриптиз-клуб, с копной черных волос, свисающих на спину, смеется и игриво толкает его в грудь.
Я перехожу улицу еще до того, как осознаю, что делаю. С этой стороны дороги нет входа на стоянку, она должна быть на другой стороне стоянки, но это меня не останавливает. Одним прыжком я оказываюсь на полпути к забору. Через секунду после этого я перепрыгиваю через него, прыгаю вниз, приземляюсь на землю с треском ломающихся костей, который проходит через лодыжки, колени, бедра, спину и заканчивается тем, что мои зубы щелкают так сильно, что я почти откусываю свой гребаный язык.
Они замечают меня.
Но только уже слишком поздно.
Мой кулак врезается в челюсть Фитца, соединяясь со всемогущим, удовлетворяющим треском. Он падает, как мешок с дерьмом.
— Какого хрена! — Пронзительный крик моей сестры очень громкий и истошный. Я хватаю ее за руку и оттаскиваю в сторону. — Отвали от меня на хрен, Рэн. Господи, да что с тобой такое, чертов псих!
Лежа на земле, Фитц прижимает пальцы ко рту и смеется, как маньяк, когда они становятся красными. Кровь покрывает его зубы и стекает по подбородку.
— Я тоже рад тебя видеть, Джейкоби.
— Ты бессмертен, Док? — рявкаю я, хватая его за футболку спереди. — Ты открыл тайну вечной жизни?
Он сардонически выгибает бровь. В его глазах нет и тени страха, ни намека на беспокойство. Он смотрит вниз на мой рот, его глаза задерживаются на моих губах, и я просто знаю, что он становится чертовски твердым прямо сейчас.
— Нет, — говорит он.
— Ты что, неуязвим? Твои кости не ломаются? Твои раны сразу же заживают и кровотечение останавливается?
— Нет, Рэн. Как тебе хорошо известно, это не так. — Он произносит каждое слово, мурлыча, как кошка.
Кипя от ярости, я толкаю его так сильно, что его затылок отскакивает от бетона.
— Тогда прекрати делать то дерьмо, из-за которого тебя могут убить, ублюдок.
— О чем, черт возьми, ты думаешь? — Мерси сейчас стоит передо мной, положив руки мне на грудь, толкает меня, вынуждая сделать маленький шажок в сторону от учителя английского. — Мы же на гребаной публике, Рэн. Ты что, с ума сошел?