Итак, современная русофобия – это сложная, запутанная и лицемерная смесь hard, soft и smart power[383]. Это обусловленное геополитическими причинами стремление к экономическому, политическому и военному превосходству над миром, а также почти фанатичная приверженность идеалам свободной экономики и плюралистической демократии. И трудно сказать, где тут причина, а где следствие. Военное ли превосходство служит идеалам свободы или наоборот? Ответ зависит от искренности мессианских устремлений Америки и Европы.
Европейцы, подпавшие под французское влияние, являются в немалой степени агностиками и даже защитниками антиклерикальных, светских идеалов, они не в состоянии измерить долю религиозности в американской риторике – а она меж тем велика. Религиозные понятия являются неотъемлемой частью американского дискурса и воспринимаются как данность. Они почти так же прочно срослись с американским менталитетом, как шиитский ислам с Ираном или ваххабитские догмы с Саудовской Аравией, хотя и были сильно разбавлены экономическими понятиями[384].
Этот мессианизм, основанный на вере в Бога и на крепости доллара, и является основой американского soft power и популярности Соединенных Штатов. Служителям этого культа, миссионерам НПО, проповедующим демократическое Евангелие, и апостолам от финансов, ратующим за свободу обращения капитала, он дает силу искренности. Американцы верят в то, что говорят и что делают. Они считают, что имеют право навязывать свою веру раскольникам и сжигать еретиков, и делают это с той же убежденностью, с которой испанская инквизиция пыталась обратить в христианство евреев, мусульман, индейцев и других язычников во время испанской реконкисты и латиноамериканской конкисты.
Методы этой политики все те же: интервенция в слаборазвитые страны (в Афганистан, Ливию, Сирию, Ирак) и преследование тех, кто отказывается подчиняться (Венесуэлы, Кубы, Ирана, Северной Кореи)[385]. Что касается России, то с ее претензиями на мировое лидерство, с ее военным и ядерным потенциалами, с ее неисчерпаемыми природными и научными ресурсами, с ее доминирующим положением на стыке двух континентов, с широтой и многообразием ее культуры и отказом признавать американскую гегемонию она неизбежно будет восприниматься Америкой как враг, которого следует уничтожить. Тем более что Россия наотрез отказывается признавать демократические идеалы и свободу действий по-американски. Но ведь если кто-то верит, что владеет ключами от рая, он не может смириться с тем, что другим нравится жить в аду…
Глава Х
Образ злодея или миф о свирепом медведе
Как начинаются войны? Войны начинаются, когда политики лгут журналистам, а потом сами верят тому, что написано в газетах.
Карл Краус. Слова и их опровержения, 1932
Чтобы убедить, одних слов мало. Если все время повторять одно и то же – об экспансионизме России, о деспотизме российского режима, – то становится скучно. Разработать риторику, выстроить дискурс – безусловно, важно, но и это еще не все. Чтобы вас услышали, и услышали далеко, нужно придумать сюжет, заинтриговать, рассказать историю. Нужно создать миф, который пустит корни в коллективном сознании.
Создание рассказа для дискредитации России – вещь в высшей степени сложная. Как подчеркивают специалисты, это должен быть не просто рассказ, а метарассказ: рассказы в рассказе, истории в истории, они должны продолжать начатую линию, прятаться друг в друге, как русские матрешки… Одно событие вызывает в памяти другое, вплетается в целую цепь событий; одно мнение отсылает к другому, к предыдущим эпохам, к другим культурам, к далеким континентам. Но все эти истории должны быть непременно связаны с тем, что происходило на Западе, в Европе и Соединенных Штатах.
Такая разветвленная сеть историй превращается в сагу, в «гиперфикцию», порождает новую мифологию, главным мифом которой становится кровожадный русский медведь, готовый вырваться из своих дремучих лесов, ввалиться в цивилизованный мир и наброситься на бедную Красную Шапочку. Ведь не может быть сказки без чудовища, без людоеда, без злодея и без невинной жертвы – но мы всякий раз надеемся, что злодей в конце концов погибнет и зло будет наказано. Так что злодей (в данном случае Путин) – непременный атрибут мифа.
Антропологи считают, что назначение мифа – «подменить собой реальность, заглушить страхи, объяснить страшное и непонятное»[386]. В буквальном смысле метарассказ – это «рассказ о реальности, смысл которого в узаконивании прошлого и будущего». Это гипердискурс, «легитимирующий официальную политику и призванный построить общность через единение и коллективную самоидентификацию». Этот «объединяющий дискурс должен вписать новые страницы в систему верований и обозначить общие для всех ориентиры. Речь идет в некотором роде о построении “монументальной” истории, ежесекундно превращающей настоящее и будущее в прошлое с целью продлить политическую общность (которая на самом деле отжила свой век). Таким образом, метарассказ делает нас соучастниками мифа и ритуалов, через которые политика создает легенды, традиции и символику, необходимые для освобождения граждан от ответственности»[387].
Итак, метарассказ включает в себя множество разных мифов, стремящихся изменить представление о настоящем. Его функция главным образом политическая. Но чтобы изменить настоящее, надо также изменить прошлое, и это объясняет, почему антирусские риторика и дискурс не пренебрегают историей. Их задача – минимизировать роль России в истории Европы, подчинить новую версию истории нуждам настоящего момента: согласно новой версии, Европа всегда была единой и группировалась в рамках сегодняшнего атлантического блока, объединяя Варшаву, Берлин, Брюссель, Париж, Лондон и Вашингтон.
Так же, как во времена Карла Великого и первых романо-германских императоров, поддерживаемых папой, необходимо стереть Москву (а в те времена – Византию) из европейского коллективного сознания. Это дань настоящему и будущему единству Запада. Именно так рассуждают современные идеологи, создающие миф об историческом единстве евро-атлантического блока и противопоставляющие ему миф о страшном русском медведе.
Вот и становится понятно, почему любые шаги, предпринимаемые Россией, интерпретируются как потенциальная угроза Западу. Любое, даже самое ничтожное событие мгновенно находит свое место в антироссийской системе ценностей. Любые слова Путина, случайная пуля сепаратистов, малейшие колебания рубля, неудачный запуск ракеты, встреча греческого премьера с российским послом, нахмуренные брови российского представителя на заседании Совета Безопасности, какой-нибудь безобидный твит симпатизирующего Западу диссидента – все немедленно подвергается самому пристальному анализу, переформатируется, раздувается и мифологизируется, дабы занять определенное место в широкой панораме ужасов, которым Россия намерена подвергнуть евро-атлантический союз, со своей стороны имеющий одну-единственную цель: «обеспечить своим народам мир, демократию и благоденствие».
Аксиома: Путин – злодей, Россия – агрессор
Понятно, почему Запад старательно камуфлирует свои действия (например, как тихо НАТО подкралось к самым границам России) – ведь можно ненароком разбудить свирепого медведя. Достаточно малейшего недоразумения, какой-нибудь мелочи – и произойдет страшное.
Если бы НАТО проявило агрессию до того, как это сделала России, то система мифов рухнула бы. Иначе говоря, если бы Россия не «захватила» (в сотый раз) Украину, то как пришлось бы объяснять, почему Запад поддерживает Порошенко – ведь Порошенко бомбит Донецк и расстреливает мирных граждан. (То же самое было в кровавые моменты осады Сараево в 1992–1996 годах.) Поэтому СМИ и научно-исследовательские институты, занимающиеся проблемами Евросоюза или озабоченные утверждением американского превосходства, черпают информацию из одних и тех же источников, берут интервью у одних и тех же людей, цитируют одних и тех же экспертов и повторяют один и тот же рефрен: Путин злодей, Россия хочет нас захватить.
Понятно, почему с тех самых пор, как Карл Великий вознамерился построить в Европе романо-германскую империю, и вплоть до настоящего момента все предшественники Путина – к примеру, Иван Грозный, Петр Великий, Николай Первый, Сталин – изображались в самых мрачных тонах, как деспоты и самодуры, жаждущие крови и жертв. Если генеалогию добрых царей принято вести от Бога, то злые все поголовно – исчадия ада. Важна преемственность. Это как во «Властелине колец»: злодей Саурон не может быть одной расы с благородными эльфами, а добрые и простодушные хоббиты ни при каких обстоятельствах не могли бы породить орка. Если перепутать роли, то система мифов рухнет.
А теперь посмотрим, как строятся антирусская метаистория и составляющие ее мифы. Первый миф – о грозном властителе. Мы уже видели, что Запад помнит длинный перечень русских царей, «жестоких деспотов, одержимых идеей восстановления российской империи и захвата чужих земель». В наше время эта роль принадлежит Путину. Подавляющее большинство книг и статей на эту тему без устали описывают ужасы и зверства, которые российские властители совершали против человечества.