— Свободна!.. Я Свободна! — радостно закричала Адриен.
Жан де Верт повернулся вдруг к г-ну де Парделану:
— Самое время узнать, — сказал он резким голосом, сумеет ли человек, которому я спас жизнь на поле битвы, сдержать слово, данное им добровольно. Вы его дали, сударь, а я его вам не возвращаю!
От звука этого раздраженного голоса г-н де Парделан почувствовал, будто острое лезвие кинжала вонзилось в его сердце.
— Разве я что-нибудь сказал, разве я что-нибудь сделал такое, что заставило вас думать, что я об этом не помню? — воскликнул он, взволнованное лицо его выражало неизмеримое горе.
Избавившись от этого кошмара, который убивал её, Адриен приобрела прежнюю храбрость.
— Не мучайте себя! Ведь вы и только вы принимали столько участия во мне и проявляли отцовскую заботу и ласку! — сказала она. — Я сумею остаться верной моему сердцу и моему долгу. Теперь, когда я взрослая, не правда ли, я могу свободно распоряжаться моей рукой сама? И оставаясь до сих пор подданной французского короля, разве я не вольна в Швеции отказать в ней тому, кто её требует?
— Все верно, — ответили одновременно Густав-Адольф и г-н де Парделан.
— Ну так вот! Я подожду. И если у господина де ла Герш будет на сердце то же, что и у меня, через два года я буду его женой… И это единственное, в чем я готова до конца противиться вашей воле, отец мой!
— Прекрасно! — воскликнула Диана.
— Два года?! — задумчиво проговорил Жан де Верт. — Этого времени более чем достаточно, чтобы завоевать Швецию… Я тоже подожду!
Арман-Луи и король шагнули к нему.
Жан де Верт, который никогда не знал страха, посмотрел поочередно им в лицо, а потом стукнул по гарде своей шпаги, где был подвешен темляк, вышитый Адриен, и сказал:
— Господин граф, если вы хотите назвать мадемуазель де Сувини графиней де ла Герш, попробуйте развязать бант темляка, который я ношу на своей шпаге. Только в таком случае я скажу вам: «Она ваша!». А до сей поры, позвольте мне напомнить вам это, мадемуазель де Сувини была названа моей невестой тем, кто заменяет ей отца!
Эти слова говорил уже не авантюрист, но капитан, доказавший свое звание в сотне сражений.
— Ах, такой ход дела для меня предпочтительней! — ответил Арман-Луи. — Итак, сударь, вы обещаете вернуть господину де Парделану слово, которое он вам дал, если моя протянутая рука сорвет бант темляка у вашей шпаги?
— Клянусь вам! И в подтверждение этому я бросаю перчатку к вашим ногам!
— Значит, война! И война непримиримая! — вскрикнул г-н де ла Герш, лихорадочно подобрав перчатку.
— А что касается вас, Сир, — продолжал Жан де Верт, теперь уже обращаясь к королю, — в Германии найдется поле для битвы… До скорого свидания!
И он неторопливо удалился, держа руку на гарде шпаги.
27. Возвращение блудного сына
Во времена, о которых идет речь, весной 1630 года, Европа представляла собой сцену из спектакля, где все было в брожении. Религиозная реформа, начатая Лютером и продолженная Кальвином, внесла в старое католическое общество средних веков элемент, который ускорил его разложение. Для некоторых европейских суверенов это являлось предлогом к тому, чтобы разорвать отношения, которые связывали их с Римским двором, и присвоить все те огромные богатства, что принадлежали аббатствам, монастырям, епископствам. Народ принимал все это как призыв к мятежам и восстаниям. Так же угроза, которая нависла над всемогуществом церкви, нависла и над королями в их пурпурных мантиях. Подвергнув сомнению непогрешимость римских пап, последствия чего были пока ещё не заметны, народ а деле уже начал выступления. против неограниченной власти монархов.
Все связи были прерваны или ослаблены: великие кровавые войны уже прокатились по Франции, по Стране Басков, по Германии, Польше, по Венгрии. Некоторые города по двадцать раз переходили из рук в руки, опустошались провинции, падали короны, свергнутые короли едва ли не превращались в бродяг, авантюристы вдруг становились хозяевами огромных территорий, архиепископств. Там и сям вспыхивали бунты, и казалось, что никто от Вестфалии до Пиренеев, от Балтийского моря до берегов По не может поднять настоящую армию.
Война в Германии не прекращалась несколько лет. Тому было несколько причин: властолюбие одних, религиозные верования других, безысходная нужда и нищета, — но живучесть стремления к свободе, многочисленные территориальные претензии, спесь и упрямство Габсбургского Двора (который намеревался соединить в единую монархию раздробленные части пространной империи и таким образом хотел осуществить при Фердинанде II заветную мечту Карла Пятого), распри, порожденные религиозными реформами, зависть принцев, нетерпение и гнев народа уже увлекли Германию в бурный водоворот Европы. Порой казалось, что эта война, принесшая столько бедствий, вот-вот выдохнется, но вдруг обнаруживались новые очаги её активности.
Всюду царила разруха: погромы, грабежи, пожары, резня. Фердинанд поднимался против Фредерика, курфюрст Саксонии против курфюрста Бранденбурга, Австрия против Богемии, Испания против Голландии, шведы против поляков, Дания против Империи, а по разгромленным провинциям рыскали взад и вперед командующие армиями, такие как Мансфельд, Кристиан, Брунсвик, Торквато Конти, Валленштейн, сопровождая эти свои прогулки грабежами равно страшными как для их сторонников, так и для их врагов.
Сражения шли повсюду, но никто ещё не знал, что эта война станет называться Тридцатилетней, войной, которая смела все самые великие державы континента поочередно, точно вихрем.
Настал час, когда протестантская Швеция собиралась вступить в борьбу и помериться силами с австрийским Фердинандом и баварским Максимилианом. К тому её толкал двойной интерес: сначала страх видеть Имперскую Германию расширившей свои владения до берегов Северного моря — это был политический интерес, а потом обеспечить независимость протестантских монархов, которым угрожали Австрия и Испания — то был религиозный интерес. Свергнув курфюршество и оказавшись под властью избранника сейма, Германия становилась опасным соседом на границах Швеции.
Таким образом, Европа внимательно следила за Густавом-Адольфом. Редкие качества, которые он продемонстрировал, начиная со времен, когда Соединенное королевство Швеция призвала его идти по стопам его отца, герцога Карла де Судермани, третьего сына Густава Ваза и короля по имени Карл IX: успешные войны, ведомые им против своего дяди Сигизмунда, польского короля, его рыцарская смелость, его верность клятвам, проявившаяся в управлении своим королевством, — все способствовало тому, чтобы считать его самым замечательным монархом старого континента.