— Ну, хватит, хватит!
Артист говорит:
— Прошу тишины. Сеня, ты не хочешь спеть?
«Ага, — думаю, — опять ты меня на отдых склоняешь.
Ладно, пойду тебе навстречу, заодно проявлю свои культурные возможности. А то, если откажусь, у тебя твой номер сорвётся, поскольку не удалось тебе навязать мне свою волю, чтобы я в присутствии руководства проявил себя как любитель погулять».
Я говорю:
— Хочу спеть… — И пою:
Не слышны в саду даже шорохи,Всё здесь замерло до утра…
В зале, конечно, оживление, а Шельменский быстренько мне глаза развязал и говорит:
— У вас большая сила воли. Я хотел отвлечь ваши мысли от служебных дел, но у меня это получилось только в самом конце опыта. Спасибо.
А я думаю: «Это вам спасибо». Вернулся я на место. Пока шёл по проходу, ни на кого не смотрел, вдруг слышу:
— Ну, Семён Семёнович, силён ты!
Но это сказал не управляющий. Это Мигунов из отдела сбыта реплику бросил.
Концерт был в пятницу, да? А в воскресенье утром газета вышла, а в газете рецензия. Вернее сказать, не рецензия, а фельетон.
Всего пересказывать не стану, одно только место приведу: «Доколе наш город будет подвергаться набегам «диких» бригад и ансамблей откровенных халтурщиков».
А дальше говорится про артистов, и в особенности про Эдуарда Шельменского. Оказывается, он деятель пробы ставить негде. Ловчила и жулик, каких поискать.
Вся эта гоп-компания, безусловно, скрылась и скорей всего уже держит путь в новом направлении.
А я остался со своей сильной волей.
И теперь вы мне скажите: с каким лицом я в понедельник на работу выйду?
Я вас спрашиваю. А?..
Преступление
Очень мне нравится читать про то, как благодаря силе своего ума сотрудники уголовного розыска, следователи, а иногда и любители вроде меня разгадывают самые запутанные преступления.
Сейчас я изложу одно дело, которое я сам на днях распутал.
Я возвращался домой из хорошей трудовой семьи, где находился в гостях по случаю новоселья. Ровно в два часа тридцать минут на углу улицы Тургенева и Малой Протяжной ко мне подошёл гражданин, который был явно не в себе. Гражданин заявил, что только что буквально дочиста ограблен магазин Ювелирторга, где лично он работает ночным сторожем. Поскольку от заявителя исходил запах спиртного, я не придал значения его словам, но он взял меня за руку и потащил за собой.
Гражданин, его фамилия оказалась Бусин, сообщил мне, что он от переутомления заснул на посту, а когда проснулся, обнаружил, что объект, который он охранял, полностью ограблен.
Не желая пока включить в это дело милицию, а по правде говоря, имея давнюю мечту проявить на практике силу своего ума, я совместно с гражданином Бусиным вошёл в торговое помещение, где глазам моим представилась следующая картина.
Все шкафы и витрины были распахнуты настежь, в некоторых оказались выбитыми стёкла.
Сбоку возле окна висела доска с фотографиями лучших работников магазина.
Я внимательно осмотрел доску и снял с неё фотокарточку мужчины с усами. Почему я это сделал? А потому, что лицо мужчины с усами сразу же показалось мне подозрительным.
Продолжая осмотр места преступления, я нашёл на полу скомканную бумажку, исписанную шариковой ручкой.
По предъявлении бумажки Бусину последний опознал почерк директора магазина Поплавкова — как раз того самого гражданина с усами, чья фотокарточка была уже у меня в руках.
Я прочитал записку: «И. Ф. Мы же, когда сидели, точно обо всём договорились. Я больше ждать не могу. Мы горим. Пора делать дело».
Я опять перечитал найденную мной записку, и меня заинтересовала одна фраза: «Мы же, когда сидели, точно обо всём договорились». Тут я весь свой ум направил на то, чтобы понять, что Поплавков имел в виду, когда написал «сидели». Одно дело — сидели в кафе или в ресторане, и совсем другое, если они сидели там, где иногда сидят в соответствии с Уголовным кодексом.
Первая у меня была задача такая — выяснить, кто этот человек, которому он писал записку, и вторая задача — узнать, где они примерно могли сидеть.
Прямо с утра мой внутренний голос сказал мне: «Иди в ресторан «Кама»!» И я пошёл туда. Для виду выпил две кружки пива, а потом, как бы между прочим, предъявил официантке по имени Тося фотокарточку Поплавкова.
Официантка Тося — рядовая труженица общественного питания — посмотрела на фотокарточку и заявила, что да, в последнее время усатый несколько раз здесь обедал и ужинал вдвоём с каким-то товарищем. По счёту платил всегда он, усатый. Ни его фамилии, ни фамилии второго она не знает, но имя-отчество запомнила — Илларион Фомич. И хотя она не имеет привычки слушать, о чём говорят за столиками, она чисто случайно услышала, как усатый сказал тому, кого угощал: «Если к первому все провернём, будет полный порядок, всем будет хорошо».
В отделении связи я взял телефонную книжку, нашёл домашний телефон Поплавкова — один всего абонент оказался с такой фамилией — и позвонил ему:
— Можно попросить Поплавкова?
Ответил нервный женский голос:
— А кто его спрашивает?
И здесь я сыграл ва-банк. Я сказал тихо, почти что шёпотом:
— Говорит его друг Илларион Фомич…
И тут слышу — пауза, а потом ещё более нервный голос:
— Позвоните после двух. Может быть, он придёт обедать.
Без четверти два я уже стоял напротив дома, в котором проживает Поплавков.
Без пяти два он появился в моём поле зрения.
Я пересёк улицу и пошёл ему навстречу.
— Здравствуйте, — спокойно сказал я.
Поплавков вздрогнул, но тут же, взяв себя в руки, попытался сделать вид, что совершенно не волнуется.
— Мне нужно с вами побеседовать, — сказал я. — Присядем на скамеечку.
Я, между прочим, не так давно читал один детектив, не наш, там следователь беседовал со стариком садовником. Сперва он его расспрашивал про погоду, часто ли бывают дожди, потом вдруг — раз! — «Куда вы девали труп леди Ремингтон?» И всё. Садовник сразу лапки кверху. Вот что делает внезапность.
Я начал беседу в точности по этой системе:
— Если не ошибаюсь, вы шли домой на обед, не так ли?..
Он говорит:
— Да, я шёл на обед.
Я говорю:
— Вы случайно не знаете, в ресторане «Кама» хорошо готовят?..
Поплавков не отвечает. А почему? Потому что чувствует, что он уже в петле и она понемногу начинает затягиваться. Я ему говорю:
— Вы не ответили на мой вопрос. А мне кажется, вы бываете в «Каме».
Поплавков молчит. Старается скрыть волнение. Достает сигарету, закуривает. Это приём известный. Когда надо выиграть время, лучше всего закурить.
Закурил директор и спрашивает:
— Вы приезжий?
Я говорю:
— Это неважно… Я хочу жене подарок сделать. Здесь, кажется, есть неплохой ювелирный магазин…
Поплавков подозрительно взглянул на меня и махнул рукой:
— Был такой магазин. Был!..
И тут я нанёс свой неотразимый удар:
— Где ожерелья? Где серебряные ложки? Где все?
Поплавков сперва растерялся, потом взглянул на меня, как загнанный олень, и сказал:
— Весь товар в надёжном месте. Я всё отлично понимаю и не хочу оправдываться… Судите меня!..
Здесь-то я, конечно, должен был его перебить, сказать ему: «Не моё дело вас судить, этим займутся соответствующие органы», но я решил: не буду перебивать, пусть сам расколется.
А он опять помолчал и потом говорит:
— Когда вы упомянули о ресторане «Кама», я тут же всё уловил. Да, я виноват. Кругом виноват!.. Зачем? Зачем я связался с Братухой?..
— Это что же, кличка?
— Это его фамилия — Братуха.
— Илларион Фомич?
— Он самый.
Круг замкнулся. Пришла моя очередь закурить. Я молчал, а Поплавков раскалывался с треском, как грецкий орех:
— Мы всё быстренько подготовили, появился Братуха и сказал: «Первое дело — надо очистить магазин». Я его ещё спросил: «А вы готовы?» И тут он начал выламываться, стал набивать себе цену. Вижу — время действовать, повёл его в «Каму» раз, другой. Он ел, пил и приговаривал: «Этого треба подключить, тому надо дать, и всё будет сделано»… В день, когда этого Братуху возьмут за шкирку, у меня будет большой праздник. Не отрицаю, моя вина, что магазин стоит пустой и одному богу известно, когда начнётся ремонт… Вы, наверно, из газеты или из народного контроля. Прошу вас — помогите мне с этим делом!.. Чёрт меня дёрнул связаться с этой шарашкиной ремконторой, пропади она пропадом!..
Ещё директор не закончил, а я уже понял, что допустил небольшую промашку — как сыщик-любитель пошёл не туда, не на того кинулся и, как говорится, потерпел поражение.
Хотя вообще-то, если разобраться, никакое это не поражение. Тем более главного-то виновника я всё же разоблачил и своё дело сделал. Я так считаю.