Читать интересную книгу Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Кейт УИГГИН

Чтобы привлечь внимание другого члена общества, находясь в гостях или в  публичном месте, мы зажимаем конец косы между большим пальцем и  мизинцем  и  стоим, как бы ненарочно, на одной ноге.

Это Тайный  Сигнал,  а  пароль  -  Sob[65] (буквы  B.O.S.S.  в  обратном  порядке); это моя идея, и все считают, что она довольно необычная.

Одно из правил B.O.S.S. заключается в том, что от любого члена общества  могут потребовать рассказать на собрании общества о  постоянно  преследующем  ее искушении, если об этом попросит большинство членов общества.

Это была идея Кандейс Милликен, и все против нее очень  возражали,  но,  когда дошло до голосования, так много девочек побоялось обидеть Кандейс, что  они согласились на ее предложение, так как  больше  ничьи  папа  и  мама  не  позволили бы нам устраивать пикник в их сарае и пользоваться там их  плугом,  бороной, жерновом, санями, бричкой и  тачкой.  А  у  Кандейс  мы  всем  этим  пользовались и почти ничего не испортили.

На  самом  первом  собрании  они  попросили  меня  рассказать  о   моем  постоянном искушении, и мне было до смерти  неприятно  рассказывать,  потому  что это самая обыкновенная жадность. Я терпеть не могу звать других  девочек  к себе, если найду место, где  много  ягод,  когда  мы  летом  ходим  в  лес  собирать их.

Когда  я  призналась,  отчего  мне  было  ужасно  стыдно,  все  девочки  удивились и сказали, что  никогда  ничего  такого  не  замечали,  но  каждая  думала, что я считаю своим постоянным искушением что-нибудь  совсем  другое.  Тогда Эмма-Джейн сказала, что лучше выйдет из членов  общества  и  останется  без пикника, чем станет рассказывать о своем искушении. Ну и так  как  вышло  столько волнений  и  неприятностей,  Кандейс  уступила.  Мы  вычеркнули  это  правило из нашего устава, и  вышло,  что  я  рассказала  о  своем  искушении  напрасно.

Мы назвали свое общество B.O.S.S. потому, что у  Минни  Липучки  обрита  голова после скарлатины и нет косы, так что она не может стать нашим членом.

Я не хочу, чтобы она была членом общества, но не могу  быть  счастлива,  зная, что  она  будет  чувствовать  себя  ущемленной,  и  поэтому  пропадает  половина удовольствия от сознания собственного членства в обществе.

В этом, я думаю, главное неудобство, какое  испытываешь,  когда  ведешь  себя  подло  и  недоброжелательно.  Невозможно   поступать   неправильно   и  чувствовать себя правым или быть плохим, а чувствовать себя хорошим. А иначе  мы могли бы делать все, что только придет в  голову,  и,  несмотря  на  это,  всегда быть счастливыми.

Минни Липучка портит все, во  что  встревает,  но  я  думаю,  что  мы,  остальные девочки, должны или обрить головы  и  назваться  Безволосыми,  или  позволить Минни стать членом B.O.S.S. на особых правах.

Она могла бы состоять в обществе  B.I.T.U.B.[66],  потому  что  именно  в  верхнем ящике комода ее мама держит теперь отрезанную косу Минни. 

* * * * * * 

Зимние мысли 

Март. 187-.

Сегодня не такой уж холодный  для  начала  марта  день,  и  я  сижу  на  сеновале, одетая в свое пальто, капор, варежки  и  непромокаемый  плащ  тети  Джейн.

Когда я напишу три странички, спрячу эту книгу в сено, чтобы она лежала  там до теплых весенних дней.

Похоже, что в зимнее время у меня нет никаких мыслей; может  быть,  они  превращаются в сосульки на своем пути. В теплую  погоду  на  сеновале  полно  мыслей. Их шлют мне небо, и деревья, и цветы, и птицы, и река; но сейчас все  серое и колючее, ветви деревьев голые, а река замерзшая.

В моей спальне слишком холодно, чтобы писать, но, пока у  нас  еще  был  открытый камин, несколько мыслей у меня все же  было.  Теперь  же,  когда  в  столовой поставили закрытую печку и мы сидим там так близко друг к  другу  -  тетя Миранда, тетя Джейн и я, - мне не хочется делать записи в  моей  книге,  так как я боюсь, что тети попросят меня прочесть мои тайные мысли вслух.

Я только что перечитала  заново  первую  часть  моей  Книги  Мыслей,  и  оказалось, что я выросла  из  нее,  точно  так  же,  как  выросла  из  моего  прошлогоднего желто-коричневого кашемирового платья.

Удивительно, как человек может измениться так  быстро  -  за  несколько  месяцев, но я точно помню тот день, когда мне купили мою  книгу  в  магазине  мистера Уотсона, - тогда же у  кошки  Эммы-Джейн  появились  котята.  Миссис  Перкинс оставила самого красивого, беленького, а всех остальных Эбайджа Флэг  утопил.

Мне кажется странным,  что  кошки  продолжают  приносить  котят,  когда  знают, что с этими котятами будет!  Нам  было  очень  грустно,  когда  котят  утопили, но миссис Перкинс сказала, что так  уж  повелось  на  свете  и  так  должно быть.

Я не могу не радоваться, что то же самое  не  делают  с  детьми,  иначе  Джону, Дженни, Мире, Марку и мне - всем привязали бы на шею камень и утопили  бы там, где Солнечный Ручей глубже всего, потому что во  всей  семье  только  Ханна и Фанни по-настоящему красивые.

Миссис Перкинс говорит, что меня нужно только нарядить,  чтобы  я  была  красивой, но, так как меня никогда не наряжали,  это  мало  что  значит.  По  крайней мере, они не стали наряжать котят, чтобы посмотреть,  как  улучшится  их внешность, но решили сразу.

Котенок Эммы-Джейн, который родился в тот же день, когда и  эта  книга,  теперь стал взрослой кошкой, которая сама знает,  как  уж  оно  повелось  на  свете и как должно быть, потому что у нее уже один раз утопили котят.

Так что, пожалуй, не так уж странно, что моя Книга Мыслей  кажется  мне  такой детской и глупой, если подумать  обо  всем  том,  что  я  пережила,  и  множестве всего того, что я узнала, и о том, насколько  правильнее  я  стала  писать по сравнению с тем, как писала десять месяцев назад.

Мои пальцы зябнут и в варежках, так  что  до  свидания,  дорогая  Книга  Мыслей, друг моего детства, оставшегося так далеко, далеко позади!

Я спрячу тебя в сене, где тебе будет тепло и уютно до конца долгой зимы  и где летом тебя снова найдет не кто иной, как твой любящий автор

                                                       Ребекка Ровена Рэндл. 

Рассказ четвертый Шляпная трагедия 

I

Новое зимнее платье Эммы-Джейн Перкинс было  из  клетчатой,  зеленой  с  голубым,  шотландки,  отделанное  узкой  зеленой   бархатной   ленточкой   и  металлическими кнопками. Был у нее также серый жакет из толстой, похожей  на  мех ткани, застегивающийся на большие металлические пуговицы,  пара  зеленых  лайковых перчаток и зеленая фетровая шляпа, тулью которой  украшала  шляпная  лента из  ярко-зеленых  перышек,  начинавшаяся  спереди  головкой  птички  и  кончавшаяся сзади хвостиком, и более красивого туалета нельзя было и желать.  Так считала сама Эмма-Джейн, и Ребекка полностью разделяла ее мнение.

Но Эмма-Джейн была, как однажды  представила  ее  мистеру  Адаму  Ладду  Ребекка, "дочерью богатого кузнеца", а она, Ребекка,  наполовину  сиротой  с  заложенной фермы близ  Темперанса,  на  иждивении  своих  незамужних  теток.  Шотландка была явно не для нее, ее уделом оставались темные шерстяные ткани,  варежки и прошлогодние пальто.

А как же со шляпами? Была  ли  тут  для  нее  какая-нибудь  надежда  на  будущее? Этот вопрос задавала себе она, возвращаясь домой  от  Перкинсов,  в  восхищении от нового  зимнего  наряда  Эммы-Джейн  и,  как  верная  подруга,  стараясь, чтобы недостойная зависть не примешивалась к этому восхищению.  Ее  собственная черная шляпа с украшением в виде красного крылышка считалась  ее  будничной шляпой и, хотя была сильно поношена, все  еще  нравилась  Ребекке,  однако никак не  годилась  для  того,  чтобы  надевать  ее,  когда  идешь  в  церковь, - даже при тех странных и совершенно непостижимых взглядах, которых  придерживалась в вопросе о подходящей одежде тетя Миранда.

Имелась в наличии  и  уже  упомянутая  коричневая  фетровая  шляпа  без  полей - если можно было назвать это наличием, после того как две зимы на нее  падали дождь, снег и град. Но от ее отделки остались лишь воспоминания  -  и  это было единственным утешением!

Эмма-Джейн сказала,  что  у  модистки  в  Милликен-Миллз  можно  купить  совершенно  прелестную  "птичью  грудку",  которая   начинается   совершенно  прелестным   пурпурным   пушком,   а   кончается    совершенно    прелестным  темно-красным - два цвета весьма  модных  в  то  время.  И  если  уж  старой  коричневой шляпе предстоит быть  ее,  Ребекки,  уделом  еще  одну  зиму,  не  захочет  ли  тетя  Миранда  скрыть  изъяны  этой  шляпы  от  язвительного  и  недоброжелательного мира под пурпурной "птичьей грудкой"? Захочет ли  она  -  вот в чем заключался вопрос.

Погруженная в эти нелегкие размышления, Ребекка вошла в кирпичный  дом,  повесила в передней свой капор и проследовала в столовую.