Читать интересную книгу Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена - Татьяна Бобровникова

И что самое замечательное — на Сципиона никто не злился и не обижался, как некогда злились и обижались на его отца. Он сам говорил, что войско больше любит вождей мягких и уступчивых, чем суровых. Но по отношению к нему это было неверно. Как он ни мучил своих воинов, какие трудные задачи им ни задавал, они продолжали его обожать. И сыновья Метелла, в том числе самый младший, всю свою жизнь им глубоко восхищались и самым искренним образом его любили.

И еще одна черта. Сципион был великолепным учителем — его учениками были первоклассные полководцы. Два будущих врага — Югурта, который заставил трепетать римские легионы, и Гай Марий, спасший Рим от кимвров, происходили из его школы. Марий, человек невежественный, с душой жестокой, грубой и черствой, навсегда сохранил в сердце образ этого военачальника — единственный луч солнца, проникший в его мрачную душу. Он навсегда запомнил, как однажды под Нуманцией оказался на пиру совсем рядом с императором. Речь зашла о полководцах, и кто-то спросил, будет ли когда-нибудь у Рима такой полководец и защитник, как Сципион. Публий с улыбкой повернулся к лежащему рядом с ним Марию и, хлопнув его по плечу, сказал:

— Будет, и, может быть, даже он!

Марий никогда не мог забыть этих слов, сопровождавший их жест и выражение лица. Многие думали, что этот-то маленький эпизод и побудил его искать славы и власти (Plut. Mar., 3; Val. Max., VIII, 15, 7). Точно так же и Югурта прилежно учился у Сципиона, страстно добивался его похвал и никогда не мог его забыть.

Сципион вместе с войском переносил все тяготы службы — голод, зной, сырость, нужду. Но он прекрасно сознавал, что у воина и командующего разные обязанности. Так, он запретил себе участвовать в битвах, что при его темпераменте было ему бесконечно тяжело. Ведь он увлекался боем, как молодой пес, который, визжа от возбуждения, бежит по следу, забыв обо всем на свете. Но теперь он не позволял себе этого удовольствия. Быть может, испанцы дивились этому и, желая его поддеть, приглашали на бой. Но он спокойно отвечал:

— Я родился полководцем, а не солдатом (Frontin., IV, 7,4).

Нумантинцы с интересом приглядывались к происходящему. Они, конечно, слыхали о Сципионе, как слыхал о нем весь мир, и знали, что это лучший на свете полководец. Но они были самонадеянны, привыкли к победам, видели прежнее войско и не могли поверить, чтобы один человек, как бы велик он ни был, способен был изменить положение дел в стране. Несколько позже, когда, разбитые, они обратились в позорное бегство, старейшины, говорят, с возмущением спрашивали, как позволили они себя победить римлянам, которые раньше бегали от них, как бараны. Те же отвечали:

— Стадо осталось то же, да пастух другой (Plut. Reg. et imper. apophegm. Scipio min., 21).

V

Своим легатом Сципион назначил брата. Фабий Эмилиан, которого некогда ставили Публию в пример как образец для подражания, не стал ни великим полководцем, ни великим государственным деятелем, ни знаменитым оратором. Но он был сыном Эмилия Павла и братом Сципиона и многому от них научился. Он так же любил порядок и дисциплину, как его отец и брат. Он делал все старательно, правильно и продуманно. Когда он сам командовал в Испании, он не сумел одержать победы, но уберег армию от поражения. Словом, это был идеальный помощник и заместитель.

Кроме того, братья всю жизнь любили друг друга. Теперь роли их поменялись. Ныне уже старшему брату давали понять, насколько он ниже младшего. Сципион со свойственной ему деликатностью делал все, чтобы ослабить это впечатление, и внушал всем, что Фабий во всех отношениях выше его, Сципиона, и вообще всегда относился к нему как к старшему брату (Cic. De amic., 69). По этой ли причине, потому ли, что Фабий был очень толковым военачальником, только на сей раз ближайшим помощником главнокомандующего стал он, а не Лелий.

Сципион не спешил дать бой, сначала он стремился понять характер испанской войны (App. Hiber., 76). Он делал вылазки и изучал местность. Было лето. Жара стояла такая, что передвигались римляне только по ночам. Они рыли колодцы и пили горькую соленую воду. Животные умирали от жажды. Илистые топи, густые леса и непроходимые горы составляли ландшафт этой страны. Иберы с поразительным искусством пользовались каждой расщелиной, каждым оврагом, каждой чащей, чтобы устроить засаду. Один раз они подстерегли римлян за холмом во время фуражировки, другой — спрятались между болотом и оврагом. Много раз казалось, что римляне погибли. Только удивительная предусмотрительность и находчивость главнокомандующего каждый раз спасали войско. Рутилий, тогда молодой офицер, в своих мемуарах вспоминает, как они пошли на фуражировку. На них напал отряд испанцев. Сципион послал его оттеснить нападающих, приказав не отходить далеко и не приближаться к находившемуся на некотором расстоянии холму. Рутилий атаковал испанцев, но перешел указанную Сципионом черту — видимо, варвары заманивали его все дальше. Едва он подошел к холму, как на него набросились иберы, укрывшиеся там в засаде. Увидев, что Рутилий не возвращается, Сципион понял, что тот попал в ловушку, и немедленно устремился на выручку. Он разделил войско на две части и приказал им поочередно нападать на врагов. Они должны были разом метнуть копья и разом отскочить, ни в коем случае не меняя свое место в строю. Но каждый раз они отступали на несколько шагов дальше. Таким образом он постепенно выманил врагов из удобного места на середину долины и спас Рутилия с его отрядом (App. Hiber., 87–89).

Сципион действовал точно так же, как некогда под Карфагеном. Отражая врагов, он постепенно оттеснял их к Нуманции и локализовал там действия партизан. Весь провиант в окрестности он уничтожал или свозил в римский лагерь. Он наладил отношения с дружественными Риму племенами, так что Нуманция постепенно осталась в изоляции. Наконец римляне придвинулись уже вплотную к городу. Войско Сципион разделил на две части — половину дал брату, половину взял себе. Затем обе армии были разделены на множество небольших отрядов и приступили к строительным работам. Все они поочередно строили, отдыхали и несли охрану. Работа не прекращалась ни днем ни ночью. Очевидно, за это время Сципион отбил у нумантинцев охоту нападать на римлян и они не смели даже приблизиться к лагерю. Окружность Нуманции была, по словам Аппиана, 24 стадия (около 4,450 км). Главнокомандующий обвел город системой укреплений, вдвое больших по длине. Это были два рва, прорытых на некотором расстоянии друг от друга, обведенных еще стеной шириной 8 футов (ок. 2,5 м), высотой 10 (ок. 3 м) и укрепленной зубцами. На протяжении всей стены были сооружены башни на расстоянии одного плефра одна от другой (30,83 м). Близлежащее болото Сципион не стал окружать стеной, но возвел здесь насыпь такого же размера, как стена.

Вся крепость была разделена на участки. Каждый поручен был одному из начальников, который и должен был его охранять со своим отрядом днем и ночью. Если они замечали что-нибудь подозрительное, то немедленно должны были подать сигнал тревоги: днем — высоко поднятое на копье красное знамя, ночью — зажженный факел. Сципион или Фабий тут же устремлялись на помощь. На башнях водружены были катапульты. По всему укреплению располагались вестники, которые днем и ночью скакали с докладами к главнокомандующему. Часть войск должна была находиться на стенах, часть — у стен, часть оставалась в резерве. «Для каждого было назначено определенное место, менять его без разрешения было запрещено».

Только когда крепость Сципиона сомкнулась вокруг них, нумантинцы поняли, что они в ловушке. Сотни раз устремлялись они на стены то с одной, то с другой стороны, то под покровом тьмы, то днем — все было тщетно. Едва они приближались, вся слаженная машина мгновенно приходила в действие. «Быстрота, с которой защитники стены являлись на свои места, была поразительна. Всюду высоко поднимались знаки тревоги, всюду мчались вестники… со всех башен слышался призывный звук труб, и весь круг укреплений… наводил на врагов ужас. И весь этот круг каждый день и каждую ночь объезжал Сципион, наблюдая за ним».

У самых стен Нуманции текла река Дурис. То была последняя артерия, связывавшая осажденных с внешним миром. Варвары уверены были, что против реки Сципион бессилен. Она была так широка и бурна, что нечего было и думать запереть ее, перебросив мост. Сципион и не стал делать мост. К изумлению осажденных он по обоим берегам реки соорудил по крепости. Из каждой крепости в реку спускались на канатах длинные балки, которые почти касались друг друга. Балки были круглые и утыканы острыми клинками. Под напором воды балки вместе с ножами быстро вращались. Теперь и река была заперта (Арр. Hiber., 90–93)[146].

Тогда, наконец, осажденные послали к Сципиону просить мира. Речь их, говорят, была, несмотря на отчаянное положение, хвастливой и высокопарной. Видимо, они предполагали заключить мир на условиях, подобных тем, которых ранее добивались от римских командующих. Сципион выслушал их и коротко отвечал, что не будет говорить с ними, как равный с равными, а требует немедленной безоговорочной капитуляции. Когда нумантинцы узнали об ответе римлянина, они пришли в такую неистовую ярость, что растерзали послов, посмевших принести столь дурные вести. О сдаче они не хотели и слышать (ibid., 95).