Иногда он пировал за одним столом с долганами. Он был для них как брат… Даже больше чем брат, потому что они относились к нему с благоговением. Долганы рассказали ему о своем боге Тзинтче, о том, как он правит миром, изменяя его. Карл пытался им объяснить, насколько все это для него странно и непривычно, ведь он родился в другом мире. Казалось, никого из долганов не настораживало то, что он сын врага.
— Все меняется, — сказал ему Брока. — Все, Карл-Азитзин. Наша правда зависит от того, что с нами в этот момент происходит. Мы никогда не цепляемся за правду или какие-то там ценности, потому что это может затмить для нас образ Тзинтча. Только то, что меняется, становится больше и сильнее в этом мире. То, что не изменяется, разрушается и не может существовать вечно.
Это была подходящая философия для кочевников, которые всегда находятся в движении и не порождают ничего постоянного. Карлу нравился Брока и компания долганов, они были щедрыми и открытыми к общению. Однако он напрягся, когда заметил — это было во второй половине зимы, — что карие глаза Броки стали голубыми.
Когда Карл уходил из зала, чтобы попрактиковаться в стрельбе из лука, его всегда сопровождал кто-нибудь из отряда Улдина. Обычно это был Эфгул со своей неизменной флягой самогона, или Барлас, или Хзаер. Видимо, они всерьез решили охранять Карла.
Никакой угрозы от Онса Олкера не исходило, правда, воины отряда Улдина почти не общались с воинами Блейды. После первой ночи в зале Карл больше ни разу не разговаривал с фон Маргуром. Иногда он замечал рыцаря, тот всегда держался особняком.
Улдин укорял Карла за то, что он не посещает храм. Хитвождя это всерьез раздражало, словно из-за отказа Карла удача отвернется от его отряда. Карл пообещал пойти в храм с наступлением оттепели, когда придет время покинуть Чамон Дарек.
Год завершился. Дни стали длиннее, в небе над негаснущим синим огнем на вершине кургана сверкало и переливалось северное сияние. В заснеженных лесах вокруг Чамон Дарека выли волки.
Карл сознавал, что должен посетить храм до того, как покинет святое место курганцев. Жрицы нашептывали ему об этом, когда он спал.
Варвары не переставали пировать. Сытная еда и обильная выпивка уже не радовали, как в первые дни, и Карл заскучал по суровой жизни всадника. Лир и Хзаер, сидя за столом, спорили, сколько они еще пробудут в Чамон Дареке. Лир утверждал, что неделю. Хзаер настаивал, что две. Ускел и Эфгул сообща решили, что до наступления оттепели, когда можно будет отправиться в путь, луна еще один раз станет полной и один раз превратится в тонкий серп.
— Карл-Азитзин! — шепнул кто-то за спиной Карла. Это был Чегрум. Шаман исхудал и был болезненно-бледен. Он старался не смотреть Карлу в глаза.
— Чего тебе?
— Будет лучше, если ты сейчас пойдешь со мной, — сказал Чегрум.
— Я ем, шаман-недоумок. Подождать нельзя?
Чегрум затряс головой:
— Ты должен пойти сейчас. Так хочет Чар.
— Лучше делай, как он говорит, Карл, сех, — прорычал Улдин, который сидел в центре стола. — Мой опыт подсказывает — инстинктам шаманов надо доверять.
Карл поднялся из-за стола.
— Мне пойти с тобой, Карл, сех? — спросил Эфгул.
Карл отрицательно покачал головой и пристегнул палаш к ремню.
— Со мной все будет в порядке, Эфгул, сех. Ешь, отдыхай.
— И попробуй трахнуть хоть одну бабу, пока его нет! — проревел Фагул. — Он один имеет их всю зиму!
Под дружный хохот варваров Карл вышел вслед за шаманом из зала на морозный воздух. Он запахнул медвежью шкуру и застегнул покрепче золотую пряжку в форме лошади.
Снегопад только-только кончился, небо было чистым. Яркие звезды и мерцающее северное сияние освещали небосклон.
— Куда мы идем? — спросил Карл, дыхание белыми клубами вырывалось у него изо рта.
— В храм, — ответил Чегрум и поманил его за собой.
— Нет, — коротко бросил Карл и повернул обратно.
— Ты должен пойти! Сейчас! Так решил Чар. О, он так близко, он сказал мне, что идет благословить тебя.
— Пошел он, твой Чар! Я никуда не пойду.
— Он сделает тебя прежним, Карл Райнер Воллен, — сказал Чегрум.
Карл подхватил из железной корзины у входа в зал горящий факел и пошел за шаманом к кургану. Шаман скукожился от холода, кожа обтягивала его тощие плечи, босые ноги утопали в глубоком снегу.
Карл решил, что они идут к негаснущему огню на вершине кургана, но Чегрум вместо этого провел его к узкой тропе, вдоль которой стояли занесенные снегом фигуры. Тропа вела к основанию холма.
Точно такие же фигуры стояли вокруг всего кургана. Проходя между ними, Карл поднял повыше факел и увидел, что это были лошади. Мумии лошадей, водруженные на колья, охраняли вход в могильный холм. На их спинах лежал толстый слой снега, оскаленные зубы заледенели.
Улдин тоже устанавливал трупы лошадей вокруг захоронения Саботая.
Пройдя через «колоннаду» мумифицированных лошадей, они вышли ко входу в основании кургана. Внутри потрескивали горящие факелы.
— Чем ты тут занимался? — спросил шамана Карл, от мороза у него занемели губы и слезились глаза.
— Учился, искал, мечтал, — ответил Чегрум и, склонив голову, украшенную оленьими рожками, вошел внутрь кургана. — Я пришел в храм Чамон Дарек, чтобы учиться и обрести силу. Голоса другого мира были добры ко мне и не раз благословили меня. Я обрел силу, Карл-Азитзин. Я прошел испытание холодом и был вознагражден. Я стал одним из тех, кого выбрал Чар.
Карл шел следом за шаманом. Внутри было тепло, сухой земляной пол и стены освещали факелы. Тоннель вел в чрево кургана.
— Я рад, что ты нашел то, что искал, — сказал Карл в спину семенящего перед ним шамана. — Но почему я?
Чегрум обернулся и поманил его за собой.
— Потому что так хочет Чар. Он решил, что пора с тобой встретиться.
— Я не уверен, что хочу с ним встретиться, — сказал Карл.
— Не говори так! — Убежденность Чегрума даже испугала Карла. — Не заставляй его изменить свое решение.
Карл шел за тощей рогатой фигуркой шамана. В тоннеле было жарко и душно. Через сорок пять луков — расстояние для прицельного выстрела — туман кончился и они вошли в просторное помещение. Пол и стены, которые переходили в куполообразный потолок, были земляными.
Никогда еще Карл не видел столько золота. Золото скифов, желтое, белое, оно было повсюду. Сундуки, шкатулки, стулья, колчаны, шлемы, уздечки, доспехи всадников и латы лошадей. Все это было украшено символами скифов — всадники с копьями в руках, каменные и горные козлы, вороны и орлы, мечи и луки, и всюду, всюду лошади. Подрагивающее пламя факелов освещало древние сокровища. В этом холме хранилось богатство целого народа. Карл поразился, что алчные курганцы и норскийцы, которые посещали этот храм, не коснулись этих сокровищ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});