Курганцы закивали. Карл говорил правду, ни у кого не было причин в этом сомневаться.
— И поэтому Онс Олкер рискнет, хоть и знает, что это может стоить ему жизни. Он попытается еще до конца зимы. Попытается, потому что знает: это нужно его вождю. И он считает, что он прав, потому что повязал меня кровью.
— Мы будем рядом, Карл-Азитзин, — вдруг сказал Эфгул и приложил ладонь к сердцу.
— Да, мы будем рядом, — согласно закивали Барлас и Фагул Однорукий и тоже приложили руки к груди.
— Онс Олкер не подойдет к тебе, пока мы рядом, — объявил Ускел.
Курганцы подняли чаши-черепа, выпили, и каждый приложил ладонь к сердцу.
Позже, когда шумное пиршество немного поутихло, Лир и Сакондор подвели к Карлу одного долгана.
— Его зовут Брока, — сказал Лир. — Он очень хочет, чтобы Чар благоволил к нему, в последнее время удача отвернулась от него. Он просит Карла-Азитзина благословить его.
Долган — внушительных размеров мужчина в золотых и бронзовых доспехах отличившегося в битвах воина — встал перед Карлом на колени.
Он был очень пьян, но убежденность в его голосе пугала.
— Верни мне удачу, Карл-Азитзин. Умоляю тебя, — сказал Брока с грубым восточным акцентом. — Дай мне благословение Тзинтча.
— Кого? — переспросил Карл.
— Этим именем они называют Чара, Карл, сех, — шепнул Сакондор.
Все это было довольно необычно, Карлу было неприятно находиться в центре всеобщего внимания. Он уже хотел отказать долгану, но тут воин сделал то, что не осмелился сделать ни один северянин после битвы под Аахденом, и Карл передумал.
Брока посмотрел ему прямо в глаза.
Карл не отрываясь смотрел на долгана, а потом сказал:
— Полагаю, теперь Тзинтч будет благоволить тебе.
Слезы заволокли карие глаза Броки, он склонился и поцеловал сапог Карла, а потом поспешил прочь.
Служители храма продолжали обносить столы вином и подавали еду тем, кто еще не насытился. Жрецы-воины покинули зал, остались только служительницы храма… самые молодые и миловидные.
— Они пытаются нас соблазнить? — спросил Карл.
— Естественно, — промычал Эфгул. — Они здесь не размножаются с себе подобными. Это святое. Они поддерживают свой род, рожая от лучших воинов, из тех, что посещают Чамон Дарек.
— Вот как.
— Еще одно удовольствие и утешение, которое можно получить в этом святом месте, — хохотнул Барлас.
— Я намерен дать жизнь самому великолепному воину-жрецу! — заявил Эфгул. — Что скажете?
— Я скажу, — отвечал Диормак, — что ты дашь жизнь самому волосатому воину-жрецу в этом мире, Эфгул, сех.
Курганцы взвыли.
— Это было бы здорово, — заключил Эфгул и выпил.
— Для начала, Эфгул, сех, ты должен получить шанс, — хитро заметил Ускел. — Они выбирают лучших. Я так думаю, одного из нас они уже выбрали.
Карл понимал, что речь идет о нем.
Он извинился и встал из-за стола. Не то чтобы идея развлечься с жрицами его не привлекала, просто в пьяном состоянии все слишком упрощалось, и ему захотелось встряхнуться на свежем морозном воздухе. Карл, то и дело переступая через тела отключившихся варваров, пошел через задымленный зал к выходу. Играла музыка, некоторые варвары танцевали со служительницами храма, пока их собратья по оружию напевали и отбивали ритм, стуча кулаками по столам.
Проходя по залу, Карл обратил внимание на курганца, одного из отряда Блейды, который сидел, опершись спиной о столб, подпирающий крышу. На воине были вымазанные дегтем доспехи с выгравированными на них завитками и спиралями, такими же, как у его вождя. Карл вдруг понял, что знает этого человека.
— Сир? Сир? Это я!
— Я знаю, Карл Райнер Воллен, — сказал фон Маргур. — Я наблюдал за тобой.
Карл присел рядом с рыцарем. Фон Маргур поправился и выглядел намного лучше, чем когда Карл видел его в последний раз. Но зрение к рыцарю не вернулось, глаза его по-прежнему смотрели в пустоту. Фон Маргур улыбнулся.
— Похоже, мы оба изменили свою судьбу и переделали себя.
— Ты теперь состоишь в отряде зара Блейды, фон Маргур, сех? — спросил Карл.
— Он увидел во мне знак благословения, так же как Улдин увидел его в тебе. Предложил мне изменить свои взгляды на верность и мужество. Или изменить, или умереть. Теперь я знаю, Чар упрощает проблему выбора.
— Я рад видеть тебя, фон Маргур, сех, — сказал Карл.
— Да уж. Карл, будь добр, не употребляй при мне эти собачьи словечки… сех. Наша родина — Рейк, и мы должны говорить как граждане Рейка.
— Извини…
— Ха, ха, — усмехнулся фон Маргур. — Слышал бы ты себя, Карл. Эти грубые звуки — гортанный язык курганцев. Ты теперь говоришь на их языке, как на родном.
Карл вскочил на ноги.
— Я говорю на языке моего любимого Рейка, сир… — начал он.
Фон Маргур покачал головой и рассмеялся, глаза его закатились.
— Нет, Карл. Это я говорю на рейкском. Ты же, боюсь, отлично изъясняешься на диалекте курганцев.
Ошеломленный Карл снова сел рядом с рыцарем.
— Ты думал бежать? — спросил фон Маргур.
— Я… — Карл подался вперед, опасаясь, что их кто-нибудь услышит.
— Конечно нет. Глупый вопрос, — сказал фон Маргур. — Чар слишком глубоко забрался в тебя. Этот глаз. Это действительно — нечто.
— Как ты… — начал Карл. — Я думаю, Чар и тебя изменил, сир, — закончил он.
— О да, Карл, изменил, — вздохнул слепой рыцарь. — Еще как изменил.
Карл встал и попрощался. Ему надо было глотнуть свежего воздуха.
— Рад был с тобой повидаться, Карл, — сказал фон Маргур.
Медленно тянулись зимние месяцы. В короткие зимние дни варвары отсыпались, мерились друг с другом силой и посещали храм. Но ночам они пировали и буянили.
Чегрум почти не показывался в зале. Казалось, молодой шаман поселился в храме.
Карл проводил время в разговорах с варварами, практиковался в стрельбе из лука в ясные дни. Барлас дал ему замечательный лук, один из тех, что они собирали под Вольфенбургом. На закате Карл присоединялся к пирующим и слушал их истории. Однажды Улдин привлек внимание всего зала, описывая битву древних курганцев, конец его истории вызвал шквал аплодисментов и грохот сотен кулаков по столам. Эслинги распевали свои грустные, пронзительные саги. Долганы танцевали смертоносные танцы с мечами.
Временами, чаще уже разогревшись самогоном, Карл откликался на бессловесные приглашения жриц храма. Он не знал их имен и никогда не видел их лиц — в комнатах, куда его уводили жрицы, было темно и густо пахло сожженными семенами, такими же, какие жег Хинн в зале мертвого города кислевитов, имени которого Карл так и не узнал. Утром Карл просыпался в одиночестве, вдыхал холодный мускусный воздух, в голове у него были лишь смутные обрывки воспоминаний о проведенной со жрицей ночи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});