спросил официант.
Юрик Устьянцев пожал плечами:
— Пожалуйста.
Петрову, между прочим, тоже было любопытно взглянуть.
— Когда это ты успел? — поинтересовался он у Юрика, пока официант разворачивал пакет.
— Да успел… Что такое для профессионала отщелкать одну пленку?
— Щелкают орехи, — напомнил с улыбкой Петров.
— А? — не понял Устьянцев (он забыл о прежнем разговоре).
— Ух ты! — воскликнул официант. — Во деваха у Клавы-Клавдии. Точная копия! Ты смотри, а?!
С разных фотографий смотрела на них девочка лет десяти с совершенно круглым лицом, маленькими — бусинками — глазами и доброй, очень хорошей улыбкой, в которой просматривалась, правда, некоторая растерянность или, скорей, удивление: с чего это, мол, меня фотографируют?
— Ты что же это, специально ездил снимать ее?
— Я же обещал, старик. Слово профессионала — слово кабальеро. Значит, так, старик, — обратился он уже к официанту. — Во-первых, как тебя зовут?
— Павел.
— Значит, так, Павлуша. Клава-Клавдия обычно угощала нас вырезкой. Два таких хороших свежих куска с кровью. Салат посвежее. И международный армянский. Так? — спросил у Петрова.
— Так, — подтвердил Петров.
— Будет сделано, ребята. Ох, Клавка обрадуется! Чес-слово, ребята, сдеру с нее!
— Смотри не жадничай. Не порть ей подарок. Скажи: это подарок от знаменитых журналистов.
— Так и скажу. — Павел побежал выполнять заказ.
— Когда это ты успел все-таки? — поинтересовался Петров.
— Говорю тебе: слово профессионала… Я же обещал.
— А без дураков? Я ведь помню: это я обещал за тебя, а не ты.
— Да заскочил как-то — соку попить. Смотрю — она с дочкой. Ну и щелкнул…
— Щелкают, старик, только орехи, — снова улыбнулся Петров, но Юрик Устьянцев и на этот раз ничего не понял. Не вспомнил.
— Отдать все не мог собраться… А тут ты позвонил.
— Небось все же ездил к ней отмечаться?
— Старик? За кого ты меня принимаешь?! — И, прокашлявшись, спросил: — Ты лучше расскажи, зачем звал? Что там у тебя с Натальей?
Тут как раз подоспел Павел. Потом они сидели спокойно, разговаривали.
— Слушай, Юрик, у тебя, кажется, родственница какая-то есть? В Тюмени?
— Есть. Двоюродная сестра.
— Я слышал, твоей сестре шуба нужна? Американская?
— С чего ты взял, Владик? Мы с ней даже не переписываемся.
— Но в принципе, скажи, она может захотеть такую шубу?
— В принципе конечно. Хотя, старик, думаю, у нее норковая есть. Муж у нее. Стена Сапрыкин, золото добывает на Севере.
— Это не важно, кто у нее муж. Главное — есть у тебя сестра, которая в принципе может захотеть американскую шубу?
— В принципе — да, старик, может захотеть.
— Ну так вот, товарищ Устьянцев, гроза фоторепортеров и мастер фотомонтажа, выкладываю вам новость. Наталья из Ярославля прислала мне деньги. Пятьсот рублей. Вот, почитай. — Он протянул Юрику бланк извещения.
Юрик удивленно взглянул на Петрова, но бланк взял, повертел им перед глазами, потом начал медленно читать послание Натальи.
— Ты вслух почитай! — попросил Петров. — Хочу еще раз прослушать эту замечательную музыку.
— «Владик, дорогой! — послушно кивнул головой Устьянцев и повысил голос до патетизма. — Не знаю, вспоминаешь ли ты меня, скорей всего — нет, кто я для тебя, так, обычная знакомая, каких у тебя наверняка много. Я к тебе обращаюсь по делу, на большее не рассчитываю. Помнишь, ты говорил: для тебя ничего не стоит достать шубу из искусственного меха. Производство — США. Посылаю тебе деньги, как договаривались. Заранее благодарная — Наталья. P. S. Живу скучно. Часто вспоминаю тебя. Нашу встречу. Читаю твои очерки. Горжусь знакомством с тобой. Наталья».
— Ну и как, старик? — улыбнулся Петров. — Каков слог? Каково содержание?
— Слушай, а обо мне ни слова. О Саше тоже молчок.
— Да при чем здесь ты и Саша? Я тебе говорю — деньги прислала. Пятьсот рублей. Шубу ей, видите ли, купи! Эй, купец из Охотного ряда Владислав Петров, — нам шубу!
— Ну, это само собой, баба с приветом, — согласился Юрик.
— Нет, как тебе это нравится: на домашний адрес присылает деньги — да еще с таким посланием, а?!
— Сто раз говорил тебе: не бросайся обещаниями! Не давай телефона! Домашнего адреса! Но тебе что — у тебя душа широкая.
— Кто знал, что она всерьез?
— А женщины всегда всерьез. Это нам не надо серьезности, нам лишь бы как… А им — только всерьез. Эх, старик, да мне ли тебя учить? Ты же ас в таких делах.
— Придется шубу эту ей добывать, — как бы не слушая Устьянцева, проговорил Петров.
— Да ты что, дурак? — возмутился Юрик. — Вышли деньги назад — и баста. Можешь приписать в конце: лечиться надо, если шуток не воспринимаешь.
— Да нехорошо, понимаешь. Она же верит мне. Очерки мои читает. Неудобно.
— Верит — это ее дело. А где ты шубу добудешь? Вернешь деньги — ничего страшного. Мол, извини, сейчас не до этого.
— Да есть у меня одна идея…
— Ох, я смотрю, глубоко она тебя допекла! Уж не влюбился ли ты, старик?
— Да брось, брось, — махнул рукой Петров. — А идея такая… Скажем, звонишь ты мне домой и просишь: слушай, старик, продай шубу, моей сестре в Тюмени позарез нужна. Если не добуду — все, каюк родственным связям.
— Ты чего, спятил? Какую шубу? — изумился Юрик Устьянцев.
— Ты забыл? — спросил Петров. — У моей жены как раз такая шуба. Американская.
— При чем здесь Люсьен?
— Да она давно просит другую шубу. Эта маловата. Раздобрела за последнее время.
— И ты хочешь, чтобы я купил вашу шубу?
— Гибко мыслишь, старик.
— А на какие шиши?
— Ты что, дурак? Я даю тебе деньги — ты покупаешь шубу.
— Да она же ношеная!
— Точно. Поэтому ты купишь ее не за пятьсот, а за четыреста. Кто сказал, что Наталья просит новую? И потом — шуба как новая. Так и напишу — Наталья, достал с рук. Или там в комиссионке. Она поймет — женщина.
— Да на черта тебе нужна эта катавасия? — пожал плечами Юрик.
— А мы тут сразу нескольких зайцев убьем. Во-первых, я сдержу слово. Шубу Наталья получит. Во-вторых, избавлю от шубы жену. Она мне давно голову проела: хочу другую, хочу новую. А где я ей деньги возьму? В-третьих, у нас с тобой навар будет.
— Какой навар? — не понял Юрик.
— Прислала она пятьсот, а ты купишь у нас за четыреста. Сто рублей навара.
— Постой, постой… но это же, старик, не совсем… Это же черт знает что…
— Да кого мы обманываем? Ну хорошо, можем купить шубу у жены и за пятьсот рублей. Тогда все деньги ее будут. Были у Натальи — станут у Люсьен. Только и всего. Шуба-то стоит пять сотен. Может, она и дороже стоит, бог ее знает… А так мы Люсьен внушим — поношенная все-таки, за четыреста вполне по-божески. Она согласится. Поартачится — но согласится. Поймет. Лучше четыреста и