— А почему нам сейчас нельзя домой?
— Потому что с канопой в руках надо уйти отсюда по-человечески, не используя джинн-силу. Иначе Эхнатон может вырваться на волю. Дождемся утра, музей откроется в десять, положим канопу мне в рюкзак и выйдем, как все люди.
Филиппа кивнула, поскольку более толкового плана предложить не могла. Взявшись за руки, они встали перед сине-белой вазой и стали готовиться Чтобы сосредоточиться, Филиппа стала рассматривать сосуд, в котором они намеревались обосноваться.
— «Ваза из собрания герцогини Портленд, — прочитала она. — Сделана в начале первого тысячелетия нашей эры. В тысяча восемьсот сорок пятом году некий юноша, ирландец по происхождению, разбил ее на двести с лишним кусочков. Но известна она в основном тем, что Джон Ките посвятил ей знаменитую «Оду греческой вазе»… Ой я помню этот стих, он есть в сборнике, который мне дал мистер Джалобин. — Она покосилась на свой рюкзак.
— Ну что, исторический экскурс окончен? — нетерпеливо спросил Джон. Он уже слышал гавканье полицейских собак в соседних залах.
— Да, конечно. Я просто хотела получше сосредоточиться на вазе.
— Внимание! На счет три!
— На счет три, — повторила Филиппа. — Нет, погоди. Не забудь — против часовой стрелки!
Джон недоуменно поднял глаза.
— Ну что ты, не помнишь? Мы в Северном полушарии. Время зависит от пространства. Надо, чтобы внутри вазы оно шло быстрее.
— Вспомнил, — кивнул Джон. — Ну давай, на счет три.
— На счет три.
— Раз — два — три!
— ПОПРИТРЯСНООТПРИПАДНО
— АППЕНДЭКТОМИЯ!
— ФАНТАПРИСМАГОРИЯ!
Глава 24
В вазе герцогини Портленд
Джон настроился на долгую ночь внутри вазы. А сестра только замедляла и без того медленный ход времени. Не успели они очутиться в вазе, как она смастерила себе розовый стульчик, уселась, вынула из рюкзака, предназначенного для воровских причиндалов, «Новый Оксфордский сборник английской поэзии» и принялась читать стихи.
— Как ты можешь сейчас читать? — возмутился Джон, метавшийся в вазе, точно тигр в клетке. — С Нимродом стряслась такая беда!
— Я как раз стараюсь не думать о том, что с ним стряслось. Иначе заплачу. Что, по-твоему, лучше?
— Ладно, читай, — уступил Джон. — Я и сам не прочь отвлечься. Читай вслух.
И Филиппа прочитала первую строфу из стихотворения Джона Китса, посвященного Портлендской вазе:
— О строгая весталка тишины,Питомица медлительных времен.Молчунья, на которой стариныКрасноречивый след запечатлен.О чем по кругу ты ведешь рассказ?То смертных силуэты иль богов?Темпейский дол или Аркадский луг?Откуда этот яростный экстаз?Что за погоня, девственный испуг?Флейт и тимпанов отдаленный зов? [3]
— Придет же в голову! Написать стих о какой-то дурацкой старой вазе! — прервал ее Джон. — Этот твой Ките, наверно, написал бы что-то совсем другое, если бы сам просидел здесь целую ночь.
— Я не уверена, что нам придется сидеть так долго, — сказала Филиппа, но Джон ее явно не понял. — То есть ты прав, целую ночь, но мы этого не почувствуем. Мы ведь ввинтились сюда против часовой стрелки, верно? Значит, снаружи время потечет быстрее, чем внутри.
— Ну да! Посидим минут десять — пятнадцать, а снаружи уже будет утро. — Джон взглянул на часы. — Значит, нам скоро уже вылезать.
— Хорошо бы нам не разминуться с мистером Джалобином, — сказала Филиппа. — А то он придет за нашей бутылкой из-под кока-колы, а его в зал с мумиями не пускают. Представляешь, как он разволнуется?
— Ну, будет еще хуже, если его туда пустят, он заберет бутылку, принесет домой и обнаружит, что нас там нет.
Близнецы прижались ушами к стеклянной стенке, поскольку ваза герцогини Портленд сделана именно из стекла, и стали вслушиваться: не доносятся ли из музейного зала какие-нибудь звуки.
— По-моему, тихо, — сказал Джон.
— Тсс, послушаем еще. Люди всегда ведут себя в музее очень тихо. А если шумят, их могут даже выставить вон.
Прошла еще минута. Тишина.
— Давай все-таки рискнем, — сказал Джон и взял сестру за руку. — Готова?
— Готова.
Высота знаменитой вазы всего двадцать пять сантиметров. На ее темно-синем стекле кое-где виднеются изображения мифологических персонажей, сделанные уже из белого стекла: Посейдон, Афродита и, видимо, Парис, троянский царевич и военачальник. Благодаря этим фигурам от вазы веет чем-то мистическим. Так и кажется, что змея, которую держит Афродита, вот-вот начнет расти и съест Купидончика, который парит над головой богини. Так, во всяком случае, думал студент художественного колледжа, который делал наброски этой вазы к следующему занятию.
Сначала ему показалось, что дым, выбивающийся из вазы, — оптический обман или вообще игра его воображения, воспаленного от накопившегося недосыпа, поскольку он уже несколько ночей подряд доделывал заказной портрет. Что ж, Ван Гог, как известно, от переутомления тронулся умом, так что если и ему, бедному студенту, уготована такая же участь, то он хотя бы окажется в приличной компании.
Он отложил карандаш и альбом, снял очки, протер глаза… Дым к этому времени уже стлался по полу и походил вовсе не на дым, а на эктоплазму, ту самую, из которой, по мнению некоторых специалистов, состоят призраки. Студент инстинктивно попятился, стремясь удалиться от скрытой в густом дыму вазы. Он собрался было выбежать вон из зала и поднять тревогу, как вдруг дым необычайно быстро рассеялся и перед ним оказались двое детей лет по двенадцати, одетых во все черное и с раскрашенными сажей лицами — ну просто классические маленькие грабители.
— Отвлеки его, а я пока заберу сосуд с Нимродом, — сказал Джон сестре, почти не размыкая губ.
Филиппа премило улыбнулась студенту, взяла в руки его альбом и принялась рассматривать на-бросок.
— Неплохо, — благожелательно произнесла она. — Наверно, нарисовать такую вещь очень непросто.
Студент отобрал у нее альбом.
— На самом деле плохо. Просто я бездарность. Будь я талантлив, все было бы по-другому. Как же мне хочется стать талантливым…
— Ой, что-то мне так странно. И холодно, — сказала Филиппа и села на пол. Ощущение было знакомым. У нее точно так же подкосились ноги, когда дома, в Нью-Йорке, миссис Трамп захотела выиграть в лотерею.
— Тебе плохо? — вскинулся студент. — Принести воды?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});