— Именно так. Когда ты извлек себя и этих детей из бутылки прямо под тем местом, где лежит мумия Эхнатона, на мою долю осталось достаточно твоей джинн-силы, и она помогла вызвать мой дух из небытия. Мой и нескольких моих животных.
— Но как ты смог вернуться? — удивился Нимрод. — Ведь джинн не становятся призраками. Разве что… — Нимрод запнулся, — разве что джинн вселился в призрак Эхнатона-человека?
— Наконец-то ты понял, — сказал призрак Эхнатона.
— Начинаю понимать, — уточнил Нимрод. — Значит, музейных сторожей напугала не принцесса Амен-Ра? Это тоже был ты. Но это случилось в тысяча девятьсот десятом году. Что же ты молчал столько лет?
— С тех пор не было возможностей. А тогда здесь проходил тайный спиритический сеанс. Здесь был другой джинн.
— Конечно. Гарри Гудини.
— Он понял, что что-то не так, и не дал мне материализоваться. Ты же пришел не один. Ты привел с собой еще двух джинн. Этого оказалось вполне достаточно. Я вернулся.
— Захватывающая история, — сказал Нимрод. — Сожалею, что после стольких лет ожидания мне приходится так с тобой поступить, но… делать нечего. Тебе пора уйти. — Нимрод взмахнул руками и произнес свое слово-фокус громко, так громко, как никогда прежде:
— ФЫВАПРОЛДЖЭ!!!
Эхнатон рассмеялся:
— Глупый марид. Теперь, спустя тысячи лет, ни одному джинн не совладать со мной в одиночку, — прошипел он. — Зато я знаю много способов завладеть джинн, древних способов, которые тебе в твоей эпохе даже неведомы.
Эхнатон взглянул на бабуина-призрака и скомандовал:
— Баби!
Тот одним прыжком настиг Нимрода и вонзил клыки ему в ногу. Нимрод взвыл от боли и отскочил, но бабуин не отставал и успел укусить его еще раз. Потом, в мгновение ока, он оказался у ног своего зловещего хозяина. Тот подставил ладонь с покрытым иероглифами куском ткани, и — по новой команде — кровь Нимрода капнула с клыков зверя на эту ткань.
— Теперь мне не хватает лишь одного, — с улыбкой произнес Эхнатон. — Твоего древнего или, как теперь говорят, твоего пра-имени.
Ковыляя к двери, чтобы оказаться подальше от близнецов, Нимрод закричал им:
— Бегите! Джон! Филиппа! Бегите!
Но не успели они сделать и шагу, как Эхнатон схватил их своею дланью.
— Скажи свое древнее имя, — велел он Нимроду. — Или я прикажу Баби перегрызть им глотки.
— Дядя, не говори! — крикнула Филиппа, а бабуин сердито залаял в ответ.
И Нимрод не раздумывая произнес свое древнее имя.
Довольно усмехнувшись, Эхнатон ослабил страшную хватку и выпустил близнецов. Затем он взял с постамента большой сосуд, канопу, снял с нее крышку в виде головы бабуина и сунул себе под мышку.
— Бегите, дети, бегите! — проговорил Нимрод, отбиваясь от крокодила и кобры и одновременно стараясь увести Эхнатона подальше от близнецов. — Вы сами с ним не справитесь.
Призрак злобно зыркнул на Джона и Филиппу:
— Я вернусь за вами, когда разделаюсь с ним.
И неспешным шагом он двинулся вслед за Нимродом.
Близнецы переглянулись. Они были в полном отчаянии.
— Мы не можем его бросить, — сказал Джон. — Что будем делать?
Стоявший в дверях Нимрод снова вскрикнул, потому что бабуин-призрак укусил его в третий раз. А Эхнатон меж тем уже навис над ним, и разверстое горло канопы угрожающе зияло в его руках. Нимрод понял, что бороться бесполезно. Злой джинн, вселившийся в человеческий призрак, — враг грозный, почти неодолимый. А Эхнатон, кажется, обладал удвоенной или утроенной силой. Проведенные в гробнице тысячелетия, похоже, нисколько не ослабили его мощи. Нимрод вдруг понял, внезапно и безнадежно, что имеет дело с куда более могущественным противником, чем мог быть сам Эхнатон. Эхнатон и тот неизвестный джинн из клана Ифрит, который вселился в него когда-то, видимо, погибли одновременно, потому что дух их теперь стал един.
Эхнатон приставил горло канопы к голове Нимрода.
— Теперь ты мой раб, — сказал он. — Отныне и во веки веков.
— Бегите! — закричал Нимрод близнецам в последний раз. И этот упреждающий крик тут же перешел в крик боли, потому что клыки бабуина вонзились ему в плечо.
Джон и Филиппа все еще оставались в зале. Как ни страшно им было, они не могли покинуть Нимрода в эту трагическую минуту.
— Помнишь, Эхнатон сказал, что джинн не совладать с ним в одиночку? — С этими словами Джон сунул руку в отверстие, выплавленное с помощью паяльной лампы в витрине со скипетрами. Нащупав сехем, он развернул его поудобнее и вытащил наружу. — Здесь целых семьдесят джинн. Надеюсь, этого хватит, чтобы справиться с Эхнатоном.
— Но почему ты решил, что они придут нам на помощь? — спросила Филиппа. — Ведь это не кто-нибудь, а его же бывшие слуги.
— Любой джинн обязан выполнить желания того, кто его освободил, — напомнил Джон. — Таков закон.
Филиппа посветила карманным фонариком, а Джон принялся изучать верхнюю, утолщенную часть скипетра.
— Как же его открыть?
Тут изнутри скипетра донесся голос, и Джон от неожиданности чуть не уронил его на пол:
— Семьдесят вернутся к жизни. Смотри на письмена. Письмена помогут тебе.
— Я смотрю, — в отчаянии крикнул Джон. — Но ничего не понимаю.
— Смотри на иероглифы! — сказала Филиппа. — он говорит об этих иероглифах! Вот эта круглая штука называется картуш и содержит только крест с петлей в верхней части. Это анх, символ жизни. А все эти знаки под картушем, которые похожи на букву N, на самом деле означают не номер, а десять.
— Точно. И их ровным счетом семь штук. Семью десять — семьдесят. Это и значит «семьдесят вернутся к жизни». Но как это сделать? Как вернуть их к анх?
Джон провел пальцами по иероглифам. Нажал. Потом нажал чуть сильнее. И вдруг одна из N подалась в сторону.
— Да это головоломка! Все иероглифы двигаются!
Он подтолкнул N внутрь картуша, к знаку анх.
— Сработало!
— Погоди, — остановила его Филиппа. — Прежде чем выпустить, надо взять с них обещание.
Не теряя времени, Джон обратился к джинн внутри скипетра:
— Послушайте, я вас выпущу, но поклянитесь уничтожить Эхнатона и служить только Добру.
Голос изнутри без колебаний ответил:
— Мы ждали тебя много тысяч лет, юный джинн. Мы готовы выполнить твою волю.
Пальцы Джона поспешно заталкивали иероглифы-десятки в картуш, к символу жизни. Едва закончив, он тут же почувствовал, что внутри скипетра что-то происходит, и инстинктивно выпустил его из рук.
Тот не упал, а остался стоять вертикально и неподвижно, точно огромная окаменевшая камышинка. А потом верхняя его часть вдруг раскрылась, как золотой цветок, и оттуда повалил влажный зеленоватый дым. Дыма было куда больше, чем при всех превращениях джинн, свидетелями и участниками которых были близнецы. Джон почуял запах плесени, а Филиппа вспомнила, что так пахло в гробнице Эхнатона. Дым трехтысячелетней давности клубился, заполняя зал, и вот уже сработал музейный дымовой датчик и заверещала сирена. Дым был таким густым, что близнецы едва различали друг друга. Джон схватил сестру за руку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});