что она вновь примет сторону Кавана, пренебрежет мной, как пренебрегала ежечасно после смерти отца, однако обратной дороги нет. Настало время расставить точки над «i».
Собравшись с духом, я постучал. За дверью послышался шорох, и через мгновение на пороге возникла мать. Может, всему виной воображение, но на долю секунды мне почудилось, что ее глаза радостно вспыхнули. Я запоздало отметил растрепанную прическу, помятое платье.
– Леннокс!
– Можно войти?
Мать посторонилась, пропуская меня внутрь. За исключением неубранной кровати, в комнате царила чистота. Казалось, здесь совершенно ничего не изменилось с того самого дня, как я пробрался сюда, чтобы украсть платье для Блайз. Правда, сейчас присутствие матери немного скрашивало гнетущую пустоту.
– О чем ты хотел поговорить?
Почему ты безропотно позволяла ему избивать меня? Почему мы не уехали? Готова ли ты отказаться от него ради меня? Готова ли последовать за мной?
Ты когда-нибудь меня любила?
Из множества вопросов, вертевшихся на языке, я задал лишь один:
– Ты счастлива?
Мать изумленно вздернула брови:
– К чему ты клонишь?
– Понимаешь… прежде чем мы обосновались в Возино, наша семья… мы были счастливы?
Мать потупила взор и улыбнулась, перебирая в памяти картины прошлого:
– Да. Боюсь, даже слишком.
Я ковырял пальцами шляпку гвоздя.
– Ну а сейчас? Сейчас ты счастлива? Или все зиждилось на нем? Неужели с утратой отца мы утратили и счастье?
Мать отвернулась, глаза предательски заблестели.
– Наверное. Впрочем, иначе и быть не могло.
– Почему? – спросил я не столько ее, сколько самого себя.
– Люди по-разному переживают горе. Кто-то справляется быстро, и это ранит близких. Кто-то, напротив, медлит, и это тоже ранит. По-моему, ты скорбишь до сих пор. А мне… пришлось поторопиться.
Я подавил рвущиеся наружу рыдания:
– Выходит, ты нашла в себе силы двигаться вперед, а меня оставила в прошлом?
– Леннокс… – чуть слышно проговорила она. – Леннокс, это ты оставил меня.
Я намеревался возразить, но в последний момент осознал справедливость ее упрека. Мы оба страдали. Потом я затворился в своей комнате и отстранился от матери.
Оставил ее. А сейчас сидел и слушал, глядя в пол.
– Я надеялась, когда-нибудь ты вернешься, однако этого не случилось. А мне… – Ее горло сдавил спазм, мгновение спустя хлынули слезы, а вместе с ними вся правда. – Я пыталась собрать воедино крупицы прежней жизни. Кавану далеко до твоего отца. По сравнению с ним Каван – пустое место, но он нуждается во мне. Гораздо легче не испытывать ничего, чем все и сполна… По крайней мере, так я себя успокаивала. И только едва не потеряв тебя на Острове, поняла, как глубоко заблуждалась.
Мать выглядела опустошенной, словно признание отняло у нее все силы. Она не меньше моего устала от этой собачьей жизни.
– Но мне казалось… казалось, ты меня на дух не выносишь, – потрясенно выдавил я, боясь поднять глаза и прочесть в ее взгляде подтверждение своим словам.
Всхлипнув, мать покачала головой:
– Я тебя не обманываю. Мне очень его не хватает. Бывают дни, когда мне больно смотреть на тебя, видеть ваше поразительное сходство. Но ненавидеть? Нет.
В комнате повисло молчание. Одним-единственным «нет» мать развеяла все сомнения, терзавшие меня долгие годы. Я не сразу осознал смысл сказанного. Мать терпеливо ждала, глядя на меня уставшим, но смиренным взором. Сообразив наконец, что к чему, я судорожно сглотнул. Мать кивнула. И все наши недомолвки растаяли как дым.
– Мне нужна твоя помощь. Только ни слова Кавану, иначе он убьет меня.
– Знаю.
Я расправил плечи:
– Знаешь?
– Я жажду заполучить назад свое королевство, а отвоевать его способен только ты. Люди всегда трепетали перед тобой больше, чем перед ним, а сейчас к страху добавилось уважение. Признаться, я не удивлена. Ты истинный сын своего отца. Ты сказал, Каван приблизил меня только затем, чтобы не выпускать тебя из виду. Однако меня на близость с ним толкнули те же мотивы. Он изменился с тех пор, как мы с тобой обнялись на Острове. Сейчас мы сохраняем лишь видимость отношений. Для проформы пусть так и остается. Пока ты не изыщешь способ, я вынуждена находиться подле него. Понимаешь?
Мне безумно хотелось верить, что она говорит от чистого сердца. Но разве способен один-единственный разговор, хотя и затронувший потаенные струны моей души, перечеркнуть годы пренебрежения?
– Понимаю, – нарочито туманно, чтобы ничего не обещать, откликнулся я.
– Вот и прекрасно. Только будь осторожен. Следи, что и кому говоришь. Куда теперь?
– Обедать.
– К полудню постарайся выбраться в центральный зал. Каван строит планы. Думаю, тебе следует знать.
– Опять планы?! – негодующе воскликнул я.
– Не лезь на рожон, – спокойно внушала мать. – Не болтай лишнего. Стой в сторонке и слушай.
– Хорошо, убедила, – вздохнул я и, одолеваемый множеством мыслей, направился к выходу.
– Леннокс!
Обернувшись, я перехватил ее встревоженный взгляд:
– Да?
– Если ситуация усугубится, если перед тобой вдруг встанет выбор – действуй. Собери всех, кого сможешь, и уходи. Забудь про меня. Не оглядывайся. Уходи. Во имя будущего нашего народа действуй!
Из просьбы напрашивались два вывода: либо Каван намеревается изгнать меня из замка, либо дела вот-вот примут совсем скверный оборот. Неужели он поделился с ней своими замыслами? Впрочем, не обязательно, матери всегда чувствуют беду.
– Можешь на меня положиться, – заверил я. – А после, когда все утрясется, я вернусь за тобой. Обещаю!
Анника
Я сидела за столом, заваленным бумагами. Соглашения, пакты, петиции. Жаль, Эскал не видит меня за работой. Он бы гордился.
Подписав последнее прошение, я откинулась на высокую спинку кресла. По крайней мере, мне никто не докучал. Ни вельможи, ни лекари, ни гвардейцы.
Довольная собой, я решила передохну́ть и, подобрав юбки, торопливо сбежала по черной лестнице в сад. В свой укромный уголок, вдали от фонтанов и пышных цветов. Зеленые насаждения стеной ограждали меня от внешнего мира, вымощенная гладким булыжником дорожка манила бесцельно бродить по ней кругами. После праведных трудов полезно погулять в одиночестве, забыв обо всем.
По обыкновению, стоило мне отвлечься от государственных забот, как все помыслы устремились к Ленноксу.
Наше чудесное спасение из пещеры виделось мне единственной милостью судьбы, которая в остальном обошлась с нами так жестоко – сначала предназначила друг другу, а после развела по разные стороны.
Интересно, Леннокс хоть раз вспомнил обо мне? Или после расставания мы вновь стали врагами? Вспоминает ли наши упоительные поцелуи? Эта сцена снова и снова прокручивалась в голове. Никогда не забуду прикосновение его рук, горячее дыхание на шее, имя, запечатленное в моем сердце.
В такие минуты мной овладевало непреодолимое