– Осень хорошо! Он будет осень рад…
Очень рад? Если бы только это было правдой! Но все равно эти слова доставили удовольствие добровольной затворнице, и она поблагодарила Тоби ласковой улыбкой. К тому же этот старый негр ей нравился. Он напоминал Жонаса, мажордома ее подруги Фортюнэ Гамелен, как своим сюсюкающим французским, так и веселым общительным характером. Она отпустила его, сказав, чтобы ее весь день не беспокоили, а когда чуть позже на пороге появилась заспанная Агата, она отдала ей такое же распоряжение.
– Отдохни еще, если ты не чувствуешь себя хорошо, или же делай что тебе угодно, но не буди меня до пяти часов!..
Она не добавила: «…потому что я хочу быть красивой», но эта внезапная потребность во сне не имела другой причины. Один взгляд в зеркало, показавшее помятое лицо с кругами под глазами, доказал ей невозможность появления в таком виде перед Язоном.
Так что, выпив две чашки горячего чая, она как в кокон безопасности закуталась в одеяла и заснула мертвым сном.
Когда наступил вечер, Марианна приготовилась к этой простой трапезе с тщательностью одалиски, судьба которой зависит от благосклонности султана, ее повелителя. Сделанный с намеренной простотой, ибо вкус подсказывал ей, что пышность не подходит к полувоенному кораблю, ее туалет после завершения был не только чудом изящества и красоты, но и чудом, потребовавшим много времени для его создания. Больше часа прошло, пока Марианна, завершив туалет и прическу, смогла надеть невесомое платье из белого муслина, просто украшенное пучком бледных роз в вырезе глубокого декольте. Такие же цветы были приколоты на затылке с двух сторон низкого, на испанский манер, шиньона.
Это у Агаты, вдохновленной, очевидно, морской болезнью, возникла идея новой прически. Она снова и снова расчесывала волосы хозяйки, пока они не стали гладкими и мягкими, как атлас, затем, не собирая их вверх, как требовала парижская мода, она расчесала их на прямой пробор и свила на затылке в тяжелые локоны. При этой прическе, которая выделяла стройную шею и тонкие черты лица молодой женщины, ее зеленые глаза, слегка приподнятые к вискам, производили впечатление еще более экзотического очарования и загадочности.
– Госпожа так красива, что с ума сойти, и выглядит на пятнадцать лет! – заявила Агата, явно удовлетворенная своим творением.
Таково же было мнение и Аркадиуса, когда он появился немного позже, но он посоветовал накинуть плащ, чтобы пройти по палубе.
– Это капитана надо свести с ума, – сказал он, – но не всю команду! Нам совсем не нужен бунт на борту…
Такая предосторожность была нелишней. Когда Марианна, закутанная в зеленый шелковый плащ, проходила по палубе, чтобы взойти на полуют, уменьшавшие на ночь парусность вахтенные матросы дружно останавливались и провожали ее взглядами. Без сомнения, эта слишком красивая женщина возбуждала не только любопытство. В устремленных на нее глазах вспыхивало недвусмысленное желание. Только сидевший на бухте каната и штопавший парус юнга радостно улыбнулся и поприветствовал ее.
– Добрый вечер, м’дам! Хорошая погодка, а? – искренне приветствовал он женщину, за что получил в ответ дружескую улыбку.
Чуть дальше Гракх, полностью освоившийся с морской жизнью и уже будучи на «ты» со всем экипажем, восторженно замахал ей рукой.
Она также увидела Калеба. Вместе с канониром он чистил пушку. Он также поднял на нее глаза, но в его спокойном взгляде не было никакого выражения. Впрочем, он тут же снова склонился над своей работой.
Наконец Марианна и ее спутник вошли в кают-компанию, где Язон Бофор, его помощник и доктор поджидали их, стоя у полностью сервированного стола, потягивая ром из бокалов, которые они поспешили поставить, чтобы поклониться молодой женщине.
Обшитая красным деревом комната пронизывалась лучами заходящего солнца, которые, проникая через кормовые окна, освещали все до малейшего закутка, делая бесполезными горящие на столе свечи.
– Надеюсь, что я не заставила вас ждать, – сказала Марианна с полуулыбкой, обращаясь сразу ко всем. – Я была бы огорчена, ответив так на столь учтивое приглашение.
– Воинская пунктуальность необязательна для женщин, – ответил Язон и добавил тоном, который он пытался сделать любезным: – Ожидать красивую женщину всегда удовольствие! Мы пьем за вас, сударыня!
Улыбка только на мгновение промелькнула на его губах, но глаза Марианны из-под полуопущенных ресниц не отрывались от него. С глубоко скрытой радостью, с жадностью скупца, прячущего свое золото, она могла отметить результат ее усилий, когда Жоливаль освободил ее от шелкового укрытия: загорелое лицо Язона вдруг приняло странный пепельный оттенок, в то время как сжавшиеся вокруг бокала пальцы побелели. Раздался легкий звон, толстый хрусталь не выдержал, и осколки посыпались на ковер.
– Спиртное вам не идет, – пошутил Лейтон, – вы слишком нервны!
– Когда мне потребуется консультация, доктор, я сам обращусь к вам! Прошу к столу!
Ужин проходил в тишине. Гости ели мало, разговаривали еще меньше, ощущая давящую атмосферу, сразу же установившуюся в кают-компании.
Сумерки сгущались над морем, вплывая в каюту. Но они напрасно развертывали свой волшебный веер нежных оттенков от сиренево-розового до темно-синего, – никто не обращал на это внимания. Несмотря на усилия Жоливаля и О’Флаерти, которые с натянутой веселостью обменялись некоторыми впечатлениями о путешествии, разговор быстро угас. Сидя по правую руку от возглавлявшего стол Язона, Марианна была слишком занята попытками поймать его взгляд, чтобы думать о беседе. Однако, как и недавно осмотрительный недотрога Бениелли, корсар старался не смотреть на соседку и особенно на ее слишком соблазнительное и вызывающее декольте.
Совсем рядом со своей рукой, на белой скатерти, Марианна видела его длинные смуглые пальцы, нервно игравшие с ножом. Она испытывала желание положить руку на эту беспокойную плоть, утешить ее лаской. Но одному Богу известно, какую реакцию вызовет такой жест!
Язон был натянут, как готовая лопнуть тетива лука. Приступ плохого настроения, которому Лейтон добавил огня, не проходил! Опустив голову, не отводя глаз от своей тарелки, он сидел мрачный, раздраженный, готовый взорваться.
Насколько Марианна его знала, он сейчас горько сожалел о том, что пригласил ее за свой стол.
Мало-помалу, впрочем, нервозность корсара заразила и ее. Джон Лейтон сидел напротив, и их взаимная антипатия достигла такой силы, что стала почти осязаемой. Этот человек обладал способностью заставлять ее ощетиниваться при каждом слове, хотя эти слова не предназначались ей.