Читать интересную книгу Заговор Сатаны. ИСПОВЕДЬ КОНТРРАЗВЕДЧИКА - Игорь БЕЛЫЙ

Мне стало работать намного трудней, хотя мне удавалось на пару-тройку дней кое-куда выскочить, как бы по делам геологической экспедиции. Сидоренко много работал сам, но недопонимал многого, что происходит в Министерстве геологии, – его заместитель Рясной распоряжался кадрами на свое усмотрение и многих коррупционеров и мздоимцев стаскивал в Москву со в1рего Советского Союза. А ведь Министерство геологии СССР – это секретные крупномасштабные карты, прямой подход и доступ к военным объектам, важные секреты по недрам и многое другое, что беспокоило нашу контрразведку. Естественно, что ЦРУ свило несколько гнезд и в Мингеологии, которые впоследствии нам удалось разоблачить и ликвидировать. 27 марта 1967 года мы в составе: Жуков, Келдыш, Сидоренко, Ахромеев, Скрябин и Франк – встретились в АН СССР, я рассказал о подрывной деятельности в работе некоторых геологов, о том, что геофизики не все карты по результатам работы сдают в Министерство геологии, охотятся за военными топографическими картами Прикаспийско-Приуральского полигона.

Ведется слабый учет тротила и пороха, как и автодетонаторов. На следующий день наш состав совещавшихся пополнился председателем КГБ Андроповым и министром МВД Щелоковым. Они пообещали усилить работу по контролю за сохранностью и правильным использованием тротила, пороха и автодетонаторов по всему Министерству геологии и особенно в геофизике.

Сидоренко пожаловался на то, что Брежнев порой не согласовывает с ним кадровые перестановки и назначения в Министерство геологии, работает напрямую замом Рясным, человеком, заинтересованным только в личной карьере. В этом Сидоренко был убежден.

– Попытался я раза два на эту тему переговорить с Брежневым, – добавил Сидоренко, – но он уходил от обсуждения этого вопроса. Поэтому складывается такое положение, что я уйду в АН СССР, что так работать я не в состоянии. 17 апреля 1967 года мы с Г.К. Жуковым попросились на прием к Брежневу и сразу были приняты. Мы объяснили ему о положении дел в Министерстве геологии, поговорили и о других отраслях народного хозяйства, и о том, что всюду наша служба стала наблюдать не только какое-то расслабление в коллективах, а просто безответственность и разгильдяйство. Власть Советов по Марксу-Ленину осталась на бумаге, всюду партийное жонглерство, но не в деле помощи председателям Советов всех уровней, а наоборот, бьют по рукам, практически излишней опекой только мешают работать. Провели мы в беседе, надо сказать бесполезной, целых 2 часа 17 минут и уехали ни с чем. 23 апреля 67 года я вернулся в Казахстан, на душе так было тяжело и паршиво, что я не знал, куда себя девать. Чимкент, который мне всегда нравился, стал для меня чужим, городок Турланской экспедиции еще хуже. В обед 24 апреля я зашел в кабинет Гарика Михлина, начальника транспорта экспедиции, который был изрядно подпитой, но решил со мной пофилософствовать по некоторым национальным вопросам. Я хотел уйти, но он настойчиво меня приостановил, проговорили мы с ним часа полтора, и, наконец, он высказал, что евреи самый умный и деловой народ! Сказал он мне это ни с того ни с сего, грубоватым тоном, глядя прямо мне в глаза, сказал как-то вызывающе. Я ответил, что, конечно, есть много талантливых людей и среди евреев, но и среди других народов талантов и умов не меньше. Далее я дипломатично попытался объяснить ему, что «в семье не без урода», так среди всех народов есть дарованья, есть жулики и воры, как и вечны паразиты. Что же касается евреев, то те из них, которые и являются уродами /в семье, то есть воры и расхитители, то, поскольку он и сам сказал, что они особенно умные, то и делают они это воровство талантливо, значительно более вредно, чем, к примеру, русские. Там, где такие «талантливые» воры и мздоимцы появляются, там и начинается растащиловка, развал и смута. Видимо, обо мне говорили, что я якобы антисемит, потому он и затеял этот разговор.

Разошлись мы без кулачной разборки случайно, потому что зашли женщины.

Пользуясь моментом, я ушел от этого вечно немытого и сопливого, «самого умного и делового» человека, который оказался двоюродным братом начальника экспеди¬ ции. Примерно через месяц после этого разговора я почувствовал всестороннее давление со стороны администрации экспедиции и даже был заслушан на бюро Чимкентского горкома партии о неправильном понимании мной, как коммунистом, политики партии по национальному вопросу!

Практически ведь ни один человек не знал моей основной работы, и я выслушивал выступления болванов с партбилетами в карманах. А сам думал о Феликсе Эдмундовиче Дзержинском, о его бесконечной преданности идее справедливого общества и о его предложении 22 декабря 1918 г. «о создании контрразведки по борьбе с воинственным империализмом и его составляющей частью – воинственным иудаизмом как внутри страны, так и за рубежом». Опираясь на это предложение и понимая то, кем я являюсь в настоящий период по основной работе СВПК, я твердо заверял себя, что не сломаюсь и буду выходить из трудного положения и вести еще упорнее и разнообразнее разоблачение воинственно-разрушительной агрессивной системы любым путем, преодолевая трудности, которых стало очень много. Я – дважды Герой Советского Союза, генерал контрразведки был заперт, как в клетке, противниками всех мастей, совершенно не имея возможности выезжать в КНР, в Душанбе, на полигон и даже в Москву. Однажды я все же не удержался и по телефону кое-что сказал Г.К. Жукову, а через день или два меня вызвали в Москву. Пошли мы с Г.К. Жуковым на прием к Брежневу, а это значило и к Суслову, эти двойняшки поодиночке с нами перестали говорить. Не помню точно даты, но хорошо знаю, что это было после праздников 9 Мая.

Я Брежневу стал говорить, что по линии ЦК КПСС или Министерства геологии я замечаю препятствия и даже предательство по отношению к работе СВПК СССР.

Меня всячески тормозят с выездами по моей основной работе не только в КНР, Душанбе и Алма-Ату, но и на полигон. Я уж не говорю о поездках в Приморье и за рубеж. Разведки западных стран, опираясь на свою агентуру, единомышленников и сочувствующих, всевозможных «диссидентов» и им подобных, проживающих в Советском Союзе, пролезают в святая святых секретов СССР. Мы же, контрразведка, скованы бюрократией всех инстанций и оказываемся не в состоянии своевременно пресекать вражеские поползновения не только в братских странах, но и внутри СССР. Я для этой цели, чтобы хоть как-то заиметь свободное время, посту¬ пил в автодорожный институт заочно, чтобы под видом всяких консультаций и сессий выезжать в ТуркВО и встречаться со своими людьми. Ведь не могу же я на собственной квартире принимать людей! Вот примерно так я все изложил Брежневу. 

 Мы проговорили часов 5. Разговор закончился безрезультатно, точнее с плохим результатом. К Жукову Г.К. были вызваны врачи, и от Брежнева его увезла «скорая» в прединфарктном состоянии. Я выскочил из кабинета не попрощавшись, поехал к Андропову. когда приехал на Лубянку, то оказалось, что Андропова вызвал к себе Брежнева 20-25 минут назад. Я ушел из КГБ, заехал в ресторан Пекин, принял граммов 100, хорошо подзакрепился и поехал в гостиницу на ВДНХ, я любил там бывать и от устали отсыпаться. Не успел я закрыться и принять горизонтальное положение, как в дверь постучали. Я ответил: «заходите». И, к моему удивлению, заходят: Андропов, Садыков и Литовченко. Поздоровались. Как хозяин комнаты я предложил всем присесть. Когда все разделись и присели, Андропов позвонил кому-то, и через час нам из ресторана принесли ужин, но не на 4, а на 5 персон. Я глянул на Андропова, он сказал:

– Сейчас Щелоков подъедет.

Минут через 15 подъехал Щелоков, и мы ужиная начали обмениваться мнениями о поведении и лицемерии Брежнева, как и о суфлерской роли Суслова.

– Суслов пока не догадывается, что настоящая фамилия Брежнева – Галимбовский. Вот потому Брежнев и относится так болезненно к национальному вопросу, и с ним сложно обсуждать эту тему непредвзято и объективно. Надо уметь, особенно на таком посту, какой занимает Брежнев, отодвигать личные эмоции, на то он и государственный деятель. А он не может. Но Суслов многого не знает, вот и защищает его, – сказал Щелоков.

Я кратенько рассказал о моем положении по гражданской работе, а гражданская работа это была, естественно, моя крыша. Но так как крыша прохудилась, то моя основная работа в контрразведке оказалась на грани полного упадка, что отметили и Садыков, и Литовченко. Они прямо заявили:

– Если вы, Игорь Васильевич, будете здесь зажаты в клещи, то в тылу врага контрразведка СВПК окажется в бездействии, а впоследствии деградирует.

В этом узком кругу нами было принято решение об устранении Брежнева и Суслова. Осталось посоветоваться только с Г.К. Жуковым, но так как Жуков госпитализирован, значит, надобно было подождать дней 10-15, пока он выздоровеет. Так было решено, на этом мы и остановились. 22 мая 1967 г. я вылетел из Москвы в Чимкент, в этот же день я был уже «дома», то есть в квартире геологического городка, где проживал вместе с семьей.