твое письмо и была сама не своя от радости. Она всегда очень радуется твоим письмам. Ты заставляешь ее чаще улыбаться и смеяться. Она не отвечает тебе в последнее время только потому, что очень слаба.
Ее поместили в стерильную палату, чтобы она не подцепила ни единого микроба. Она накрыта такой прозрачной пластиковой палаткой, мы видим ее и говорим с ней сквозь пластик. Тромбоциты сильно упали, и ее организм не в состоянии защищаться.
Наша единственная надежда – на пересадку костного мозга, но для этого нужен донор, чей костный мозг будет совместим.
А пока заставляй ее почаще смеяться. Ей это нужно.
Сесилия Зербински
Гортензия отложила остаток торта, засунула большой палец между передними зубами и принялась ожесточенно грызть ноготь.
– Я напишу, пусть возьмут мой костный мозг, – объявила она.
Женевьева улыбнулась.
– Сначала они поищут среди родни. Там больше шансов найти совместимого донора.
– Совместимого?
– Такого, чей костный мозг больной не отторгнет.
– Мы с Мюгеттой часто цапались. По любому поводу.
– При чем тут это?
– Несовместимость. Будем надеяться, что костный мозг не такой капризный.
* * *
Сегодня была ночь полнолуния.
Беттина пошла в ванную выпить воды. Возвращаясь, зацепилась та почком за сундук. Слабый стук никого не разбудил. Кроме Дезире.
Дезире плохо спала с тех пор, как ветер с моря два-три раза потряс ставень. Она встала и вышла на площадку, оставив спящую Энид одну в комнате. И на цыпочках направилась к Женевьеве в надежде, что закрытая кровать с толстыми стенками защитит ее от скрипа ставней. Она взобралась по трем ступенькам на кровать и юркнула под одеяло рядом с Женевьевой, которая открыла один глаз и снова уснула, приняв ее за Энид.
Энид же в своей комнате проснулась через час с отчаянным желанием пописать. Она посмотрела на кровать Дезире. Пусто. Она была одна. Даже Ингрид и Роберто ее бросили. Возвращаясь из туалета, она зашла в комнату Шарли. Забралась сонная под одеяло и не сразу заметила, что здесь она тоже одна. Шарли в кровати не было. Но Энид очень, очень хотелось спать, слишком хотелось, чтобы снова искать компанию. Она уснула.
В соседней комнате Женевьева, разбуженная крепким пинком Дезире, которой снилось, что она катается на катамаране, села, опираясь на подушки. Она разглядела в темноте желтую пижаму Дезире, недоумевая, как та сюда попала, подумала и решила, что, раз Дезире здесь, ее кровать свободна и можно в ней спокойно поспать. Женевьева встала и пошла в комнату Энид. Там никого не было, обе кровати пусты. Женевьева легла в первую, это была кровать Энид. И уснула.
Гортензия, увидев в приоткрытую дверь тень Женевьевы, встала, чтобы поболтать с ней. Гортензии плохо спалось в полнолуние. Но когда она вышла в коридор, Женевьева уже исчезла. Гортензия зашла к ней и открыла кровать. Она нашла там одну Дезире, которая храпела, крутя педали катамарана. Она вышла, увидела открытую комнату Энид и Женевьеву в кровати Энид. Гортензия легла рядом, на кровать Дезире, но кровать была ей явно мала, и она пошла к Шарли. Комнату Шарли, однако, уже заняла Энид.
Гортензия решила вернуться в свои пенаты. Сюрприз. Гарри тем временем успел встать и найти лучшее место для сна. Раскинувшись в ее кровати, он блаженно похрапывал.
Гортензия побродила пару минут по коридору и… наткнулась на Беттину, которой опять захотелось пить. Та, добрая душа, пригласила ее в свою комнату.
Итак, утром почти все проснулись не в своих комнатах. Больше всех были удивлены Энид, отметившая, что Шарли не ночевала в своей кровати, и Гортензия, когда, встряхивая одеяло, на котором спал Гарри, столкнулась нос к носу с Розеттой.
* * *
Вдали синело море с гладкой, словно начищенной поверхностью, а вокруг витал его запах, смешанный с ароматами первоцветов, сока неведомо каких деревьев, распускающихся гиацинтов и мокрых хлопьев в чашках на столе, накрытом к завтраку.
На террасу вышла Шарли. На ней был толстый махровый халат пудрово-розового цвета, влажные волосы пахли шампунем.
– Хороший будет день?
Гортензия с серьезным видом надкусила булочку.
– Я тебя недостаточно знаю, чтобы ответить на такой интимный вопрос.
Энид выплюнула непрожеванный кусок тоста.
– Дурачье, – сладким голосом сказала Шарли.
Она отрезала, зевая, кусок хлеба, намазала его маслом, потом джемом из мирабели. И равнодушным тоном обронила:
– Танкред позавтракает с нами.
Остальные не выдали никакой реакции. Да. Хорошо. Ладно. Пусть.
Танкред появился через десять секунд, в светло-желтом махровом халате, чисто выбритый, пахнущий гелем для душа.
– Привет, – сказал он с улыбкой, как будто завтракал с ними каждое утро последние десять лет.
Он щелчком согнал Роберто, расположившегося на пустом стуле. Сел. Женевьева подвинула к нему чайник. Энид – сахарницу. Беттина – молочник. Гортензия – хлопья.
– ГП означает не Гаргантюа и Пантагрюэль, – уточнила Гортензия, показывая на марку на пакете, – а «Гиперпромо». Это не означает, что они плохие, просто дряблые, безвкусные и вообще ужасная гадость.
– И вряд ли пришлись бы по вкусу Гаргантюа и Пантагрюэлю, – заключил Танкред, наливая себе чай.
– По моей теории, «Гиперпромо» – подставное лицо.
– Да? А ГП – тайный код?
– Почему бы нет? – сказала Гортензия. – Гадкий и Противный, например.
– Горячий и Пылкий, – выпалила Беттина.
Не сговариваясь, они продолжали в два голоса:
– Гордость и Предрассудки.
– Гормоны и Презерватив.
Шарли нахмурилась.
– Горчица и Перец, – продолжил Танкред, надкусив булочку. – Гиппо и Потам. – Он улыбнулся Шарли. – Громила и Принцесса. Гора и Пригорок. Голодранец и красавица.
– Красавица на П?
Все засмеялись, кроме Роберто, который ждал, чтобы ему соблаговолили освободить стул.
– Мелкие не спустились?
– Они еще спят.
– Парижане не могут устоять против воздуха океана, – изрекла Энид.
Танкред поднял воротник своего халата и встал со стула.
– Ветерок… Пойду оденусь.
– Тебе холодно? – спросила Женевьева.
– Парижане не могут устоять против воздуха океана! – фыркнул он и скрылся за башенкой.
Роберто вернулся на свое законное место. Шарли посмотрела на сестер.
– Он удивительно славный. Приятный. Деликатный.
Гортензия протянула руку, подняла со стола лист сирени, принесенный ветром, и надкусила его вместо хлеба.
– Базиль, – сказала она, – тоже славный, приятный и деликатный. И верный. И порядочный. И великодушный.
– Не добавляй «честный, добрый и человечный», а то я подумаю, что ты говоришь о кюре из Сент-Менеульда.
Женевьева налила Шарли кофе.
– Если в воскресенье будет солнечно, он повезет нас кататься на яхте, – сообщила Шарли.
Шум мотора расколол утреннюю тишину. По Тупику ехала машина. Энид вытянула шею, чтобы рассмотреть ее через стену террасы. Остальные замерли с чашками в руках.
Шарли побледнела.
– Хо-хо –