все равно не сможешь ими воспользоваться.
– Я – нет. Вот тут ты мне и поможешь. Видишь этот ключ? Он от двери нового жильца.
У Гарри округлились глаза.
– К нему входить нельзя! – воскликнул он, испуганный и возбужденный одновременно.
– Почему, скажи на милость?
– Его нет дома!
– Я захожу к людям, только когда их нет. Золотое правило моего учебника выживания. Возьми этот ключ, говорю тебе.
Еще подумав, Гарри повиновался и пошел за Майкрофтом наверх. У двери Танкреда он замялся. Крыса потянула его за штанину.
– Давай.
– Если меня увидят…
– Не увидят.
Гарри повернул ключ и открыл дверь. Он вошел, грызун следом.
В комнате не было ничего особенного. Майкрофт, не мешкая, повел Гарри в соседнюю. Куда более интересную.
Комната, бывшая когда-то прачечной, теперь походила на лабораторию. Под окном, в глубокой раковине, громоздились склянки, пипетки, бутылочки, банки, графинчики, флаконы… На полках стояли ряды пробирок с этикетками. Это напоминало стойку с конфетами в «Ангеле Эртбиза». Гарри прочел: «Эшшольция, календула, лилия лупус…»
И запах… как будто их было сто тысяч, этих запахов. Знакомых, незнакомых, странных (нагретого абажура), неожиданных (смесь твердого сыра и железных вешалок из химчистки), забытых (рвущегося хлопка, когда мама рвала старые простыни на тряпки) и так далее.
Майкрофту до всего этого не было дела. Он направился прямиком к клетке, стоявшей на столе. Внутри с гордым видом принцессы сидела жемчужно-серая красавица.
– Можешь достать ее оттуда? – окликнул Майкрофт Гарри.
Гарри вздрогнул.
– Танкред будет недоволен, – сказал он.
– А ты бы хотел жить в тюрьме величиной с почтовую открытку?
Гарри вздохнул.
– Как ее зовут?
Красавица обнюхала сквозь решетку ухо Майкрофта и, кажется, что-то ему шепнула.
– Миледи, – сказал Майкрофт. – Она не говорит на твоем языке. Откроешь ей? Пожалуйста.
– Нельзя.
– Достань ее.
Гарри помотал головой.
– Невозможно.
Майкрофт нетерпеливо затопал лапками.
В эту минуту в соседней комнате скрипнула дверь. Гарри недолго думая спрятался под стол и потянул вниз скатерть. Майкрофт поспешно юркнул за ним.
Это были девочки. Они услышали встревоженный голос Дезире:
– Не заперто, странно, правда?
– Танкред знает, что никто не вой дет к нему в его отсутствие, – ответил голос Энид.
– Вот и доказательство! – хихикнул Майкрофт на ухо Гарри.
Оба под скатертью затаили дыхание. Вдруг раздался слабый крик – вскрикнула Дезире.
– Смотри! Крыса. В клетке.
– Красивая. Надо будет познакомить ее с Майкрофтом.
Майкрофт подмигнул Гарри.
– Для чего все эти склянки? – продолжала Энид.
Что-то звякнуло: это она открыла одну.
– Уфффуууу… Ну и вонища.
Снова звякнуло.
– А эта пахнет…
Майкрофт заерзал. Пора было вмешаться, не то они весь день просидят под столом, слушая их глупости!
Он принял свой самый свирепый вид – глаза горят, пасть оскалена, зубы поблескивают. И одним прыжком выскочил на середину комнаты. Гарри услышал два испуганных «ай!».
Выглядел Майкрофт и впрямь устрашающе. У Энид сердце ушло в пятки, но она храбро схватила Дезире за руку, и они медленно попятились к двери. Захлопнув ее за собой, кубарем скатились по лестнице.
Подождав еще немного, Гарри выбрался из своего укрытия. Майкрофт уже ходил кругами вокруг клетки Миледи. Они беседовали на непонятном Гарри языке.
– Ладно, – сказал Гарри. – Вот что я тебе предлагаю: клетку я открывать не стану, но буду приводить тебя к ней каждый раз, когда Танкред уходит.
– Обещаешь?
Гарри кивнул.
– Лучше, чем ничего, – проворчал грызун. – Ты позволишь? Нам бы хотелось поговорить минутку наедине…
Письмо Гортензии Мюгетте
Ты прочла все тома «Анастасии», которые я тебе послала? Я ее обожаю. Я бы хотела быть такой, как эта девочка, она невероятная! Вот, помнишь, когда она карабкается по веревке и отпускает ее? Она похожа на меня. А ты, наоборот, скорее ее братишка Сэм.
Здесь у нас одно могу сказать: о-ля-ля-ля-ля-ля!
Вчера вечером, чтобы развлечь кузенов, Шарли выдала очередную допотопную идею в духе вожатой лагеря: лас-вегасскую вечеринку.
Мы вынесли в сад столы и расставили на них игры: рулетку, монополию, карты. Главное было одеться пошикарнее, поэлегантнее. Женевьева, Гарри и я были пингвинами: во фраке, с бабочкой и манишкой, в цилиндре и с усами, нарисованными карандашом для глаз. Шарли, Энид, Дезире и Беттина стали нашими дамами. Шарли была в своем знаменитом платье для Каннского фестиваля, Беттина – в золотых шортиках и серебряной повязке на груди, Энид – в платье цвета солнца из сундука Ослиной шкуры, которое ей уже маловато, а Дезире – в платье цвета луны из того же сундука, которое ей велико.
Мы включили музыку казино, ну представляешь какую, рвотную. Короче, играли на спички, йогурты и полоскательницы для пальцев. Все совсем разошлись, когда Беттина сказала, что Энид жульничает… И тут появился Танкред!
Сюрприз: он повязал шейный платок бабочкой, чтобы тоже быть пингвином. Он объяснил, что смех и музыка привлекли его к окну и ему захотелось выйти поиграть с нами. Можно?
Под светом нашего фонаря в комариных потеках Шарли стала вся розовая. И Беттина тоже. И Женевьева. Даже Энид и Дезире. Да и я, наверно. Я вдруг почувствовала себя чучелом перед нашим красавцем жильцом. И мне захотелось (хоть я никогда такого не надену!) Беттинины золотые шортики или платье Шарли. Я посмотрела на Женевьеву (моего двой ника с нарисованными усами), и она улыбнулась мне немного натянуто. Она тоже предпочла бы выглядеть не так по-дурацки.
Ну и ладно. Шарли была классная, это главное. Видела бы ты ее… Светоч! Платье шло ей изумительно. Танкреду быстро стало жарко. Долой платок-бабочку! Он пять раз проиграл Шарли в рулетку. «Фант!» – сказала я. Он взял Шарли за руку и поцеловал в ладонь. И по тому, как она отдернула руку, все увидели, что Шарли не по себе.
Напоследок хочу тебе сказать, что я была рада звонку Зербински вчера, она успокоила меня на твой счет. Но, будь звонок от тебя, твоим голосом, было бы еще лучше. У нас каникулы, ты можешь звонить когда захочешь. Хоть в полночь. Да, да, уверяю тебя. Целую крепко.
Беттина вышла из здания вокзала. Она держала руку в кармане, как будто защищая ее от дождя, хотя никакого дождя не было. И не знала, как стереть дурацкую улыбку, которая поселилась на ее лице с тех пор, как она купила билет туда и обратно.
– Туда и обратно до какой станции? – спросил ее кассир.
Беттина подумала: «До станции Счастье», потому что это звучало красиво. Потому что Зулейха сказала бы что-нибудь подобное в «Купере Лейне». Потому что вокзалы