— Ну, друзья мои! — сказал Бенуа, когда утих припадок. — Что вы думаете обо мне теперь, когда видите меня в деле? Кажется, первые акты нашей комедии идут хорошо, и я смею льстить себя надеждой, что развязка будет удовлетворительна!
— Будем надеяться! — отвечали хором виконт и его товарищ.
— Видали ли вы когда-нибудь, чтоб такой важный торговый дом, какой основали мы сегодня, устраивался с такой удивительной быстротой?
— О! Никогда!.. Ты — искусник первой руки!..
— Превосходный дом, впрочем, — продолжал Бенуа, опять засмеявшись, — сорок тысяч ливров барыша в каких-нибудь восемь часов, с самого начала операции, и без всякого риска!.. Я думаю, что это порядочное начало!
— Конечно!..
— Я всегда думал, что имею гениальные способности к спекуляциям!.. Завтра я берусь доказать, что справедливо судил о себе; теперь пойдем ужинать… я еще окончу к сроку последние приготовления…
Трое плутов вышли из магазина и направились к дому на улице Жендре, где их ожидали другие сообщники.
На другой день очень рано двери «Серебряного Барана» снова растворились. Бенуа расставил мебель в комнате за лавкой, которая, благодаря этой заботливости, приняла довольно комфортабельный вид. Он принес с собою ящик с серебряным столовым прибором и корзинку с несколькими бутылками превосходных вин. Все это было взято из главной квартиры на улице Жендре.
Устроившись таким образом, Бенуа вышел заказать у ресторана на площади Шатле великолепный обед на пять человек. Он велел поварам отличиться, обещал им дать на водку, приказал, чтобы обед был готов непременно в семь часов и принесен в лавку под вывеской «Серебряный Баран».
В два часа носильщики принесли в портшезе даму, которая быстро вбежала в лавку. Это была мнимая племянница Бенуа, очаровательная Эмрода. Никогда молодая девушка не казалась такой прелестной, как теперь, в своем простом костюме мещанки. Коричневое шерстяное платье, превосходно сшитое, обрисовывало ее изящные формы и придавало ее развязному обращению несколько жеманный вид, восхитительно эффектный. Интересное личико Эмроды блистало лукавством и умом. Она силилась придать своим взорам простодушное выражение, которого обычно в них не было, и походила на хорошенького демона, переодевшегося ангелом, чтобы искусить какого-нибудь сурового отшельника. Словом, она была обольстительна вне всякого сравнения.
— Здравствуй, милая племянница, — сказал Бенуа, целуя ее в обе щеки. — Боже мой, как ты очаровательна!.. Ты должна завладеть сердцем молодого кавалера!..
— Вы думаете! — спросила Эмрода с соблазнительным кокетством.
— Не думаю, а уверен!
— Бедный молодой человек! — прошептала Эмрода, жеманясь.
— Уж не будете ли вы сожалеть о нем?..
— А то как же!..
— Милое дитя, — отвечал Бенуа, — будь я на месте Рауля де ла Транблэ и захоти вы любить меня в продолжение двух часов, или по крайней мере только показывать вид, что одно и то же, я не пожалел бы сорока тысяч ливров, которые пришлось бы мне заплатить за такое счастье!
— О! о! — произнесла Эмрода, смеясь. — Как вы любезны сегодня, дядюшка!
— Вы это говорите потому, что я откровенен, племянница…
— Старый льстец!..
— Недоверчивая красавица!..
Мадригалы Бенуа были прерваны появлением двух или трех женщин, которые под предлогом сделать несколько покупок пришли посмотреть на магазин. Им отвечали, что продажа начнется только через три дня, и они удалились с досадой обманутого ожидания.
К четырем часам Бенуа ушел, оставив свой магазин под надзором Эмроды и комиссионера, который успел преобразоваться в купеческого приказчика. Бенуа тоже принарядился. Он надел темно-коричневые панталоны, табачного цвета кафтан с широкими стальными пуговицами, желтый жилет с красными цветами, белый галстук, белые чулки с фиолетовыми стрелками и башмаки с серебряными пряжками. Выбрившись и надев новый парик, Бенуа пошел на бульвар за портшезом и велел отнести себя на улицу Паради-Пуассоньер, в гостиницу «Золотое Руно».
XVI. Гости Бенуа
Добравшись до гостиницы Николас Бенуа вылез из портшеза, вошел в дом и отправился прямо в комнату Рауля. Дверь была заперта изнутри. Бенуа постучал.
— Кто там? — спросил голос изнутри.
— Я, Николас Бенуа. Я пришел засвидетельствовать свое уважение кавалеру де ла Транблэ и взять его с собой, как было условленно третьего дня, — отвечал мнимый купец.
— Хорошо, — сказал голос, — сейчас отворят, любезный месье Бенуа…
Бенуа услыхал, как отодвигают запоры, и дверь повернулась на своих петлях. Он мог войти.
Рауль сидел в глубине комнаты, а дверь отворил Жак. Кавалер встал, побежал навстречу к своему вероломному другу и дружески пожал ему руку.
— Кавалер, — сказал ему Бенуа, улыбаясь, — ваша комната — настоящая крепость… чтобы войти в нее против вашей воли, пришлось бы сделать осаду!
— Ведь вы сами советовали мне быть осторожным?
— Конечно, и я могу только одобрить это…
— С тех пор, как вы меня оставили третьего дня, я никуда не выходил.
— Такое затворничество, вероятно, для вас очень тягостно…
— Немножко.
— К счастью, оно не долго продлится…
— Каким образом?
— Сегодня мы будем обедать с моим другом майором д'Эстаньяком…
— А вы уже говорили ему о моем деле?
— Говорил…
— Что же он ответил?
— Он сказал, что добрые дворяне должны поддерживать друг друга, что д'Эстаньяк не может оставить ла Транблэ в затруднительных обстоятельствах и что для него будет одновременно и честью и удовольствием быть вам полезным и приятным…
— Итак, вы надеетесь?..
— Я совершенно уверен в успехе… — Да услышит вас Бог!..
— Он меня услышит, не сомневайтесь в этом, кавалер!..
Говоря таким образом, Николас Бенуа вынул из кармана хронометр величиной в пятифранковую монету и толщиной в три пальца. Он посмотрел на циферблат, потом сказал:
— Кавалер, имею честь заметить вам, что уже поздно; обед будет скоро готов, а вы знаете, что подогретые кушанья теряют три четверти своего достоинства…
— Я готов следовать за вами, месье Бенуа.
— В таком случае, отправимся в путь, если вам угодно!..
— Сию минуту.
Рауль надел шляпу и, обернувшись к слуге, который, стоя возле дверей, слышал весь разговор, сказал:
— Жак, ты не забудешь моих приказаний, не правда ли?
— Будьте спокойны, кавалер.
— Ни под каким предлогом, не выходи из этой комнаты…
— Если загорится дом, и тогда не выйду, — отвечал Жак. — Сгорю здесь, а не оставлю чемодана, который вы поручили мне.
— Хорошо. Держи ухо востро, глаза настороже, руку на пистолете…