— Не надо.
Приск всмотрелся. В первый миг ему показалось, что рыжий без сознания. Потом понял: нет, не без сознания — мертв — между ребер чернело небольшое отверстие, кто-то нанес удар в самое сердце.
Приск огляделся, пытаясь определить, кто это сделал. У него самого в этот миг оружия при себе не было. Краем глаза он увидел, как скользнула в женскую раздевалку гибкая фигура, закутанная в льняную ткань. Блеснуло и исчезло тонкое узкое лезвие.
Мевия.
Так вот о ком она говорила ночью! Ну что ж, она тоже имела полное право подвести в этой схватке черту.
* * *
«Совещание» устроили в базилике терм, в одном из ее нефов.
Старый Нерва слушал Плиния внимательно, но при этом опасливо косился на Приска: один глаз у легионера заплыл, губа разбита, на щеке алели следы ногтей. Принцепс явно не питал доверия к посланцу Нижней Мезии, хотя тот раздобыл чистую простыню вместо забрызганной кровью.
Но речь Плиния текла так мягко, так завораживала, что вскоре Нерва начал согласно кивать. Но, услышав слова «усыновить Траяна», вздрогнул всем телом.
— Усыновить Траяна? — переспросил старый принцепс, и лицо его сделалось испуганным и жалким. — Но все же знают, что сталось с Пизоном… и с Гальбой… его усыновившим…
Нерва невольно повел головой, будто ощутил на шее холодное лезвие.
— Траян — отличный полководец, его любят в войсках… Рейнские и данубийские легионы все на его стороне…
Нерва отрицательно покачал головой.
Тогда Спуринна уселся рядом с Нервой, заговорил сильным, хорошо поставленным голосом:
— Траян не даст в обиду… хороший солдат… честный солдат… — долетали до Приска обрывки фраз.
Спуринна много воевал во времена Веспасиана, и в его устах слова «хороший солдат» значили многое.
Нерва явно колебался. Он верил Траяну, но наместник Верхней Германии был слишком далеко, а префект преторианцев — очень даже близко.
— Тебе нужна защита, принцепс, — сказал дородный краснолицый человек лет пятидесяти. — Только Траян может тебя защитить. Ты должен сделать его не просто наследником, а соправителем.
— Кто этот толстый? — спросил Кука у Приска.
— Луций Лициний Сура, Плиний говорит, близкий друг Траяна. Один из самых близких…
— Не люблю я близких друзей, — пробормотал Кука. — Они, как кукушки, выживают друзей обычных.
И неожиданно подался вперед:
— Тебе нужен настоящий массаж, принцепс. Все эти лентяи вокруг тебя лишь водят руками, вместо того чтобы хорошенько размять каждую косточку. Доверься мне, я вдохну в тебя новую жизнь!
— Так ты…
— Неважно, кто я, главное, что руки у меня золотые!
Последующие полчаса Кука занимался старым принцепсом лично — разминал пальцами, рубил и пилил ребрами ладоней, раздавливал вялые мышцы кулаками и под конец похлопывал подушечками пальцев.
Если в начале процедуры Нерва стонал от боли, то в конце — от удовольствия. Порой Кука что-то приговаривал, но, что именно, никто расслышать не мог.
— Сура! — обратился Нерва к толстяку сразу же после процедуры. — Тебе, кажется, придется поехать к Траяну. Но только так, чтобы Касперий ничего не пронюхал.
Кука подмигнул Приску — мол, дело слажено.
* * *
— Что ты ему сказал? — спросил Приск, когда друзья покинули термы.
— Что на самом деле мы присланы по приказанию самого Траяна, но это тайна, никто кроме самого Нервы об этом знать не должен. Даже Плиний, даже Лициний Сура.
— И он поверил?
— Когда я разминаю спину, мне никто не может противиться! — заявил Кука.
Глава V
Отъезд Адриана
Осень 850 года от основания Рима [110]
Эск
По возвращении из Рима Валенс и его «славная восьмерка» стали ожидать со дня на день гонца — с известием, что Нерва сделал все, как надо, и Траян усыновлен. Но день проходил за днем, миновало лето, наступила осень, а нужной вести так и не было.
Правда, пришло сообщение, что Спуринна по распоряжению принцепса почтен триумфальной статуей за давние победы над племенем Бруктеров. Заодно статую поставили и его рано умершему сыну, который никак себя проявить не успел, — вещь для Рима невероятная. Подобное сообщение можно было трактовать как знак, что дело Траяна пока что не умерло.
Адриан нервничал, не находил себе места. Кажется, он и сам был уже не рад, что не отправился в Рим лично, а послал мальчишек, которые испортили все дело.
Но вот однажды в лагерь въехал запыленный письмоносец, уставший настолько, что даже копье со знаком бенефициария не мог держать прямо. По лагерю пошли гулять слухи. Нерва умер? Что за известие? Кому теперь вновь будут присягать легионы?
Слухи, однако, перебродили и стихли, легат лишь усилил посты и отправил двойную стражу в бург у реки. Значит, события важные, сообразили легионеры. Но не смерть принцепса, иначе бы новость тут же стала известной в лагере.
Потом легат Наталис вызвал к себе трибуна-латиклавия Элия Адриана, и они вдвоем заперлись в претории.
И, наконец, разнеслось: Император Цезарь Нерва Август усыновил Марка Ульпия Траяна.
На другой же день рано поутру возле домика военного трибуна забегали слуги — выносили увязанные в узлы вещи, сундуки, в деревянные ящики укладывали закутанные в тряпки статуи. Адриан уезжал.
— А мы? Мы тоже поедем с ним? — спрашивал у друзей Квинт.
Ему не отвечали. Кука и Тиресий переглядывались. Они уже полагали, что отправятся с Адрианом вместе в Германию, поближе к Траяну.
Но суета длилась и длилась, а за подопечными Валенса никто не посылал. Вечером после завершения всех дел Кука не выдержал, стал выспрашивать Валенса, нет ли приказа об их переводе, а если есть, то в какой легион.
— Что, собрались в Германию ехать за наградами? — насмешливо спросил Валенс.
Все молчали. Кука кивнул.
— Никого из вас не переводят, — объявил Валенс. — А вы уж и рот разинули. Идем, Адриан вас всех зовет на прощальный обед.
Стол был накрыт роскошный. Но дом уже как будто умер. Статуи упакованы, ткани сняты, только мозаичный пол и обеденные ложа оставлены были для прощальной трапезы в столовой.
Блюда подавали отменные, никогда прежде никто из «славной восьмерки» не пробовал ничего подобного. Даже в доме у Плиния — там царила показная скромность, каша с медом да жареная свинина. Адриан же устроил настоящее пиршество — одно блюдо сменялось другим, легионеры не просто наелись, а обожрались и теперь с тоской смотрели на новые яства, от которых не в силах были отломить ни кусочка. Один Адриан был ненасытен.