Вообще нам кажется, что защитники свободной торговли в том, что касается денежных кризисов и торгового баланса, а также фабрично-заводской промышленности, поступили бы гораздо последовательнее, если бы совершенно откровенно посоветовали всем нациям стать в подчиненные отношения к Англии и, таким образом, воспользоваться всеми выгодами английских колоний. Это подчиненное положение было бы, очевидно, несравненно благоприятнее для их экономического положения, чем двусмысленность положения тех наций, которые, не создав собственной системы мануфактурной промышленности, торговли и кредита, домогаются тем не менее независимости по отношению к Англии. Разве не очевидно, сколько выиграла бы Португалия, если бы со времени заключения Метуэнского трактата она управлялась английским вице-королем, если бы Англия пересадила свое законодательство на национальный дух в Португалию и если бы приняла эту страну под свое покровительство, как это она сделала с Ост-Индией? Разве не очевидно, как выгоден был бы подобный режим для Германии — даже для всего европейского континента?
Ост-Индия, правда, разорила в пользу Англии свою фабрично-заводскую промышленность, но разве она не выиграла бесконечно в своем земледелии и вывозе земледельческих продуктов? Разве не прекратились войны между ее магараджами? разве не чувствуют себя счастливыми ост-индские князья и короли? разве они не сохранили своих огромных частных доходов? разве они не вполне освободились от тяжелых забот управления страной?
Впрочем, достойно примечания, хотя бы в том роде, в каком имеет силу у Адама Смита подтверждение положений парадоксами, что этот знаменитый писатель, несмотря на все свои аргументы против существования торгового баланса, тем не менее признает нечто, что он называет балансом между потреблением и производством наций, но что при ближайшем рассмотрении оказывается не чем иным, как нашим действительным торговым балансом. Нация, вывоз и ввоз которой находятся в достаточном равновесии, может быть уверена, что она (что касается ее национальной торговли) не будет потреблять ценностей значительно больше, чем производит; между тем как нация, которая в течение целого ряда лет, как, например, в последнее время Северная Америка, ввозит иностранных мануфактурных изделий гораздо больше, чем вывозит ценностей собственного земледельческого производства, может быть уверена, что по отношению к международной торговле она потребляет значительно большее количество иностранных ценностей, чем производит туземных. На что же другое, как не на это, указывали кризисы во Франции (в 1788-1789 годах), в России (в 1820-1821 годах) и Северной Америке (в 1833 году)?
В заключение этой главы мы позволим себе предложить несколько вопросов тем, которые относят все учение о торговом балансе к области устаревших сказок:
Почему это постоянно неблагоприятный баланс в тех странах, к невыгоде которых он клонится (за исключением колоний), всегда и без исключения сопровождался торговыми кризисами, колебаниями цен, финансовыми затруднениями и общей несостоятельностью как кредитных учреждений, так и отдельных коммерсантов, фабрикантов и заводчиков, а равно и земледельцев?
Почему это в тех странах, которым баланс решительно благоприятствовал, постоянно наблюдались явления противоположного характера и почему торговые кризисы в странах, с которыми эти нации находились в коммерческой связи, оказывали на них лишь быстро проходящее невыгодное влияние?
Почему это с тех пор, как Россия сама удовлетворяет большую часть своих потребностей в предметах фабрично-заводского производства, торговый баланс решительно и настойчиво клонится в ее пользу? Почему с тех пор не слышно об экономических потрясениях в России и почему благосостояние этой империи увеличивается с года на год?95
Почему это в Северо-Американских Штатах подобными причинами были вызваны подобные же следствия?
Почему в Северо-Американских Соединенных Штатах при огромном ввозе фабричных изделий, последовавшем за проведением компромисс-билля, торговый баланс в течение целого ряда лет был так замечательно для них неблагоприятен и почему это явление сопровождалось такими громадными продолжительными потрясениями внутренней национальной экономической жизни? Почему в настоящее время, как мы видим, Соединенные Штаты до того переполнены сырьем всякого рода (каковы хлопок, табак, скот, зерновые хлеба и т. д.), что цены на него всюду упали до половины, и почему, однако, эти Соединенные Штаты не находят возможности восстановить равновесие между ввозом и вывозом, покрыть свой долг Англии и восстановить на прочных основаниях свою систему кредита?
Если не существует торгового баланса, если не придают значения тому, благоприятен он или не благоприятен для нас, если безразлично, велик или незначителен отлив драгоценных металлов за границу, то почему Англия при неурожаях (единственный случай, когда баланс ей не благоприятствует) начинает с беспокойством и содроганием сравнивать вывоз с ввозом? Почему тогда Англия считает каждый унц ввозимого или вывозимого золота или серебра и почему ее национальный банк с таким беспокойством старается воспрепятствовать вывозу благородных металлов и содействовать ввозу? Почему, спрашиваем мы, если торговый баланс является только exploded fallacy (позорная ложь), зачем в такое время нельзя указать ни одной английской газеты, которая не говорила бы об этом, как о самом важном для страны предмете?
Почему в Северной Америке те самые люди, которые до проведения компромисс-билля считали торговый баланс за exploded fallacy, со времени проведения этого билля не перестают говорить об этом exploded fallacy, как о предмете самом важном для страны?
Если сама природа вещей постоянно доставляет каждой стране потребное ей количество благородных металлов, то почему английский банк пытается склонить эту природу вещей в свою пользу ограничением кредита и повышением дисконта и почему американские банки от времени до времени видят себя вынужденными прекратить платежи звонкой монетой до тех пор, пока ввоз и вывоз не достигнут известного равновесия?
Глава XXTV. Фабрично-заводская промышленность и принцип самосохранения прогресса
Если мы будем исследовать прогресс отдельных отраслей промышленности с начала их возникновения, то найдем, что они мало-помалу овладевали улучшенными способами обработки, машинами, зданиями, выгодами производства, опытом, ловкостью и всеми теми знаниями и отношениями, которые обеспечивают им наивыгоднейшую доставку сырья и наивыгоднейшие условия сбыта их продуктов.
Мы убеждены, что обыкновенно несравненно легче усовершенствовать уже начатое предприятие и его расширить, чем создать новое. Мы всюду видим, что старые предприятия, над которыми работают несколько поколений, дают больше выгод, чем новые. Мы замечаем, что тем труднее пустить в ход новое предприятие, чем менее имеется в стране подобных отраслей производства, потому что здесь предприниматель, мастер, рабочий должны учиться вести новое дело или быть выписываемы из-за границы; при этом не имеется еще достаточного понятия о тех результатах, которых может достигнуть предприятие, чтобы капиталисты могли быть уверены в его успехе. Если мы сравним положение отдельных отраслей промышленности в одной и той же стране в различные периоды, то найдем повсюду, что они, если только не было особенных причин, влиявших на них разрушительно, достигали от поколения к поколению значительного прогресса не только относительно дешевых цен, но и относительно качества и количества продуктов. С другой стороны, мы замечаем, что под влиянием внешних разрушительных причин, каковы война, разорение страны и т. д., или под давлением деспотических и фанатических государственных или финансовых мер, какова, например, отмена Нантского эдикта, целые нации отодвигались назад на целые столетия в их промышленности вообще или в частности в отдельных ее отраслях и были опережаемы другими нациями, которые раньше были далеко позади их.
Одним словом, бросается в глаза то, что в промышленности, как и во всех других человеческих делах, основой обширной деятельности является тот естественный закон, который имеет много общего с естественным законом разделения операций труда и ассоциации производительных сил — законом, сущность которого состоит в том, что несколько следующих одно за другим поколений подобным же образом комбинируют, так сказать, свои силы для достижения одной и той же цели и некоторым образом разделяют между собой усилия, которые для этого требуются. В силу этого самого принципа наследственная монархия была несравненно благоприятнее для поддержания и укрепления национальности, чем избирательная монархия с ее неустойчивостью царствующих династий.
Отчасти этот естественный закон гарантирует громадные успехи в промышленности, торговле и мореплавании тем народам, которые с давних пор живут под режимом правильно понятой конституционной формы правления. Только этим естественным законом объясняется отчасти влияние письменности и книгопечатания на успехи человечества. Только письменность создала более совершенные, чем устное предание, способы для передачи человеческих знаний и опыта от одного поколения к другому. Без сомнения, сознанию этого естественного закона нужно приписать отчасти возникновение у народов древности кастового устройства и установление в Египте закона, по которому сын должен был продолжать промысел отца; до изобретения и всеобщего распространения письма такие институты могли казаться необходимыми для поддержания и дальнейшего развития искусства и промыслов.