«боевой» экипировке. Но я хотел рассказать все-таки немного о другом.
После обеда в занятиях имелся перерыв – часа полтора, когда пациенты могли заниматься своими личными делами. Мой алкоголик не хотел ни прогуливаться, ни играть в «подковы», чем занималось в это время большинство обитателей Олалы. Он просто сидел на скамейке, подставляя свое изможденное жизненной борьбой лицо теплому солнышку, и я должен был сидеть вместе с ним. Но вот однажды я увидел в его руках книгу – на пятый, может быть шестой, день. Как это ни странно, но это был старый потрепанный – еще советских времен – учебник английского языка. И здесь ростки тяги к знаниям пробивали себе место! Оказалось, что мой новый «друг» был бы совсем не против позаниматься английским – он полагал, что лишь отсутствие каких бы то ни было навыков в этой области отделяет его от полноценного наслаждения плодами американской цивилизации. И я решил поставить эксперимент по применению матричного подхода на идеально подходящем для этого объекте. То есть объекте, совершенно не обремененном ни предварительным знанием иностранного языка, ни вообще какими-либо знаниями – рецепты жарки, варки и вяления конопли и другого подобного продукта в расчет брать не будем.
Я представил план моему ученику, организовал материалы должным образом, и мы приступили к занятиям. Полтора часа каждый день. Две недели занятий. К концу нашего пребывания в Олале у нас уже имелась небольшая (десятка три простеньких предложений), но весьма неплохо отработанная матрица обратного резонанса. Потом наши занятия по необходимости должны были завершиться, и мы расстались. Я вернулся к менее экзотическим переводам в судах, тюрьмах, клиниках и сумасшедших домах, а мой ученик отбыл в другой конец штата к новой, здоровой жизни под надзором местной полиции.
Прошло несколько месяцев. Олала и ее обитатели стали постепенно уходить из моей памяти. И вот как-то раз меня отправили на перевод в суд для разбора очередного дорожно-транспортного происшествия. Подвергшись на входе привычному обследованию металлоискателями гориллоподобными, но корректно-вежливыми – в отличие от их совершенно разнузданных собратьев в аэропортах – охранниками, я вошел в здание суда и стал ждать назначенного времени. Кругом была привычная атмосфера судебного зоопарка: полицейские, жующие жвачку, в черной – «а-ля терминатор» – форме с пистолетами и дубинками, гладко выбритые адвокаты в строгих костюмах и с портфелями, полными бумаг, нарушители, потерянно бредущие по коридорам уплачивать штраф за мелкие дорожные нарушения и чрезмерно физическое «воспитание» жен, «тюремщики» в ярко-оранжевых комбинезонах (уже за более серьезные «подвиги»), скованные вместе одной цепью и гуськом ведомые навстречу своей неведомой судьбе под печальный кандальный звон.
И вдруг я услышал и одновременно увидел моего знакомца из Олалы – он что-то бойко говорил одному из охранников, на что тот достаточно благосклонно ухмылялся. Но тут и он увидел меня и, прекратив беседу с охранником, подошел – практически подбежал – ко мне. Его первыми словами было: «Все, что мы изучали тогда в Олале, я до сих пор помню и каждый день использую! Я удивляюсь, но меня понимают!»…
И я подумал, что мой достаточно смелый эксперимент имел, скорее всего, некоторый успех…
Товарищ Фурцева предупреждена. Долгожданный гамбургер горчит во рту Фокачука. И это факт
Милая, стройная, улыбчивая девушка. Азиатка – похожа на кореянку. Наш начальник подводит ее к нам и говорит, что она будет здесь работать. Извиняется и быстро уходит – начальство всегда занято важными делами, даже когда ничего не делает. Однако же нашу новую коллегу забыли представить. Мы спрашиваем ее, она открывает свои прелестные губки и говорит: «Суки!» Все по очереди представляются и потом начинают расходиться по своим рабочим местам – пора начинать работу.
Я усаживаюсь за свой компьютер и думаю о том, что всю иронию ситуации могу понять только я, поскольку только я знаю здесь русский язык. Да, совершенно забыл вам сказать, мой любезный собеседник, что события происходят в Америке, и общаемся мы, соответственно, по-английски. Кореянку, действительно, зовут Суки, и я много месяцев буду ее так называть. Иногда я представляю себе ситуацию, в которой я женюсь на этой… эээ… пардон, Суки, и мы вместе едем в нашу страну. И тогда я внутренне содрогаюсь – «Позвольте представить вам мою жену, Суки!»…
Украинская семья сектантов-пятидесятников после долголетних мучений со всяческими документами, справками и похождениями по посольствам и консульствам обретает наконец-то столь желанную путевку в Страну Религиозной Свободы, где реки к тому же до краев переполнены парной кака-колой, а живописные берега сконструированы исключительно из высокопитательных гамбургеров.
Наскоро утолив свою жажду и голод (религиозные жажду и голод, разумеется!), родители отправляют своих детей – которых у них пятнадцать – в ближайший Сияющий Храм Знаний – в просторечии школу или на «эрзац-языкене» просто «скулку» – для скорейшего постижения ими основ Демократии и Свободы. Вечером все пятнадцать детей возвращаются домой в слезах. Родители думают, что это слезы умиления и благодарности, и плачут вместе со своими отпрысками. Слезы эти не просыхают ни через день, ни через неделю, ни через месяц. У родителей начинают зарождаться некие смутные подозрения. К тому же и дети пытаются говорить им о чем-то, что имеет место быть в школе. И родители хотя и с опаской, но все же решают совершить туда поход. Надев на спины котомки и хлебнув для храбрости свежей кака-колы, наши ходоки трогаются в путь.
Представ перед секретаршей «скулки», они называют ей свою фамилию. Секретарша смотрит на них странным, диковатым взглядом, на ее лице появляется некая полуулыбка, которую она безуспешно пытается подавить. Она берет телефон и сообщает куда-то, что пришли Фо… эээ… Фа… ну, в общем, эти, русские. Моментально появляется директор школы с таким же странным выражением на лице. Он пытается что-то говорить нашим искателям свободы и гамбургеров, но, увы, безрезультатно, поскольку не знает ни русского, ни тем более украинского. «Новомэриканьцы» же из английского знают только «гутен тах», «хенде, эта, хох» и «я тобэ ныхт ферштеен», которыми и пытаются оперировать в своем общении с директором. Эти фразы как-то мало помогают в прояснении ситуации. Наконец, директор начинает махать руками, берет телефон, звонит куда-то и жестами показывает своим «собеседникам», что