Боролся он мужественно, но не обошлось и без потерь. Ночью волны разбили одну из спасательных шлюпок, а на следующий день, когда то же самое стало грозить другой, команде, чтобы ее закрепить, пришлось выйти на палубу. И только тогда Зенон по-настоящему понял Сильвестра.
Он спустился за ним, потому что боцман обязан присутствовать при такой работе, и увидел Сильвестра, стоящего у койки. В этом, собственно, ничего необычного не было, но поза его сразу настораживала. Он вцепился пальцами в деревянный бортик койки и тупо глядел на лежащий на одеяле спасательный пояс. Понятно, существуют инструкции, согласно которым пробковый жилет должен находиться на видном месте или там, откуда его легко и быстро можно достать в случае тревоги, но известно также, как чаще всего выполняются подобные инструкции. Моряки обычно запихивают эти пояса в самые дальние углы и уж точно никогда не раскладывают на койке, чтобы глядеть на них словно баран на новые ворота. Именно так и смотрел Сильвестр на этот пояс; он даже не заметил, что Зенон вошел в каюту. Он мог не услышать стука двери, потому что в корабль била тысяча молотов, тысяча кулаков барабанила по его брюху, громыхая по железу так сильно, что звук открывшихся дверей полностью потонул в этом шуме. Поэтому боцман не изменил положения, не отошел от койки. Зенон молча поглядел на него и только через минуту, подойдя поближе, сказал:
— Пан боцман, вы нужны на шлюпочной палубе. «Чиф» вас ищет.
Сильвестр резко обернулся. Иногда о человеке говорят, что у него серое лицо или лицо его посерело. Зенон даже читал что-то похожее в книгах, но никогда ничего подобного не видел. Сейчас у боцмана именно такое лицо, он смотрел на Зенона широко открытыми, неподвижными глазами. Зенон в первую минуту подумал, что боцман не понял или не расслышал его слов. Поэтому повторил, что «чиф» приказал боцману выйти наверх, так как надо закрепить шлюпку. Теперь, кажется, до Сильвестра дошло, и лицо его как-то сморщилось, словно уменьшилось в размере, а глаза убежали куда-то в сторону.
— «Чиф»? — произнес он странным, сдавленным, а может, просто охрипшим голосом. — Скажите, сейчас буду.
Зенону больше нечего было делать в каюте боцмана, и хотя, возможно, у него возникли какие-то вопросы, он вышел, а Сильвестр действительно через три минуты появился на шлюпочной палубе и включился в общую работу. А работа была нелегкой. Сильно качало, и судно зачерпывало воду бортами. В такой ситуации каждый должен быть предельно внимательным и постоянно за что-то держаться: штормовая волна не шутит — смоет, слизнет человека — и привет, тут ему почти наверняка крышка, даже если он и в спасательном жилете. За несколько секунд его отнесет от корабля, и ищи ветра в-поле. На спасательном поясе, правда, есть свисток и даже лампочка, но кто услышит свист во время шторма, когда ревут волны и воет ветер; поэтому все были осторожны и Зенон, конечно, тоже. Однако он то и дело поглядывал на боцмана и раз поймал его застывший, остекленевший взгляд.
Они закончили и спускались с палубы, вернее, ретировались с нее, но Сильвестр не двигался с места. Он стоял, судорожно вцепившись в релинг, и словно загипнотизированный смотрел на океан. А там, переваливаясь, одна за другой шли ревущие горы, окружали корабль, хищно бросались на него, бились в борта. Сильвестр, продолжая изо всех сил держаться за поручень, не отрывал глаз от волн. И тогда Зенон вспомнил спасательный пояс на койке, тот разговор за обедом и все понял: боцман боялся…
Он стоял в глубине коридора, в теплом и тихом нутре, и, прислонившись к шкоту, курил. Несколько раз ему хотелось выйти на палубу и посмотреть, что делает боцман, но что-то удерживало его. Впрочем, Сильвестр вскоре появился и, не останавливаясь, спустился вниз. Да, из всего этого можно сочинить неплохую байку, чтобы потом рассказывать на других кораблях, но Зенону было не до шуток. Это очень мерзкая штука, когда подобное случается с человеком, а моряки знают — такое иногда бывает. Можно плавать годами — и ничего, все время ничего, как вдруг в один прекрасный момент приходит страх. И тогда все зависит от того, пройдет он или станет возвращаться. И если вернется, то плохо, хуже некуда. Надо изо всех сил держать себя в руках, потому что, если с этим не справишься, остается один путь: из порта — домой, под перину, к жене под юбку. На судно возвращаться незачем, потому что и сам не выдержишь и других можешь заразить. Это болезнь заразная. И если раньше Зенон этому не верил, то теперь убедился на собственной шкуре. Он заразился от боцмана, однако если Сильвестр боялся только ураганов, то у Зенона дела обстояли несколько хуже, хотя поначалу он об этом и не подозревал.
Да Зенон ничего не знал, ни о чем не догадывался. Так бывает, например, с больным туберкулезом. Мужик — кровь с молоком, думает, что он воплощение здоровья, а в легких уже пасется целое стадо этих, как их там, палочек. И однажды он чувствует первый укол, потом идет к врачу, решив, что, может, сердце начало немного пошаливать от водки, и только там ему раскрывают глаза.
Зенон вовсе не подозревал, что у него это уже начинается, и больше интересовался Сильвестром, чем собой. Но однажды, а произошло это уже в южной Атлантике, он сделал некое открытие. Все сидели после ужина в столовой и курили. Боцман был, конечно, тоже, и Зенон поглядывал на него, так как стало известно, что прогноз, который получил «маркони», очень плохой и ночью ожидается приличный шторм. Итак, Зенон смотрел на боцмана и раздумывал о том, что тот сейчас может чувствовать и о чем беспокоиться. И как-то так получилось, что, не желая смущать своим взглядом Сильвестра, он глянул вниз, якобы на свои ботинки. Хотел посмотреть на ботинки, а увидел кусочек пола между ними. В столовой пол был покрыт зеленым линолеумом очень приятного цвета, но когда Зенон задержал на нем взгляд, то внезапно осознал, что под линолеумом железо, под этим железом следующая палуба, дальше танки[70], льяла[71], затем дно корабля, а под этим дном…
Это было так, словно он почувствовал первый укол, словно в первый раз узнал о том, что́ находится под дном корабля и от чего его отделяют эти жалкие листы железа. Он смотрел на клочок пола между ногами, понимая все яснее, что под этим железом, там, более тысячи метров воды, что их корабль качается на этой страшной