глаза не видывал! И где, спрашивается, справедливость?
Но до сегодняшнего дня, точнее, вечера все шло более или менее пристойно.
– Как прошел день? – привычно поинтересовался Зимин, вернувшись домой.
– Отлично! – вполне искренне отозвался Март. – Лечение дядьки Игната завершено. Представляете, он уже почти не хромает, а его самочувствие просто замечательно…
– Я рад, – сухо отозвался командир, доставая из бара бутылку коньяка и два стакана.
Набулькав в оба изрядное количество ароматной жидкости янтарного цвета, он взял один в руку и машинально подвинул второй воспитаннику.
– Что-нибудь случилось, Владимир Васильевич? – вопросительно посмотрел на него молодой человек.
– Почему ты так решил?
– Раньше вы мне выпивку не предлагали, – не без иронии в голосе заметил воспитанник.
– Черт! – немного смутился отставной кавторанг. – Совсем зарапортовался!
– Ничего страшного, – улыбнулся Март. – Я, пожалуй, выпью, за здоровье крестного и успех в его лечении… хотя дозы у вашего высокоблагородия довольно-таки гомерические!
– Прости, не рассчитал. И да, я очень рад за Игната и за тебя тоже. Честно говоря, не ожидал, что все получится.
– Значит, что-то все-таки произошло?
– Мне предложили вернуться на службу.
– Предложили?
– Ты правильно понял. Поставили перед выбором.
– И перед каким же?
– Отвратительным. Если я соглашусь, меня поставят командовать каким-нибудь старым транспортом.
– Вас, транспортом? – едва не задохнулся от возмущения Март. – Но вы же отличный пилот. Возможно, лучший во всем Третьем флоте! Да вам должны были предложить как минимум фрегат…
– Места на мостиках кораблей первого ранга расписаны на сто лет вперед, – хмыкнул Зимин. – Уж больно хлебная должность. Не говоря уж о том, что с них прямая дорога в адмиралы.
– Ладно, а какая альтернатива?
– Что?
– Ну, вы сказали, что вас поставили перед выбором.
– Ах да. Мне предложили подписать кабальный контракт. На все время войны.
– И?..
– Скажи, Мартемьян, ты интересуешься обстановкой на фронте?
– Если честно, то слежу, конечно, но не сказать, чтобы знаю в подробностях, – признался Колычев.
– Все же предположу, что о взятии Хончхона и переброске значительных сил для осады Чхунчена ты слышал.
– В общих чертах. Если не ошибаюсь, то до недавнего времени все было более или менее нормально, японцы ничего не могли сделать с нашей обороной, а тут вдруг раз, и город пал, на улицах резня, тысячи пленных солдат корейской армии.
– Да, газеты и радио основательно разогнали панику. У народа появились вопросы, как такое стало возможным? И с самого верха пришел циркуляр. Срочно усилить авиацию. Подрядить свободных рейдеров, мобилизовать все транспорты и, вооружив, передать в качестве вспомогательных кораблей Третьему флоту.
– Это может создать для нас, – Март задумался, подбирая правильное определение, – затруднения? Мы ведь и сами не против с японцами воевать…
– Я так понимаю, ты мало что знаешь о взаимоотношениях приватиров с правительством и о законах, регулирующих нашу работу?
– Признаться честно, сам закон я читал, но особо не вникал… – вынужден был признать слабую компетенцию в столь важном деле Колычев.
Судя по всему, для Зимина это оказалось не самым приятным сюрпризом. До сих пор он полагал Мартемьяна необычайно собранным и ответственным юношей и, видимо, слегка переоценил своего воспитанника. С другой стороны, Колычеву едва исполнилось семнадцать лет, так что, все еще можно исправить.
– Начнем с самого начала, – принялся он за краткий ликбез. – Если опустить времена теперь уже седой древности, когда воздушные корабли только появились, то примерно лет двадцать назад одной очень важной персоне на самом верху пришла в голову весьма оригинальная, на первый взгляд, мысль. А именно, что корабли военного флота связаны тысячью условностей, да к тому же их содержание стоит слишком дорого.
– И тогда он решил прибегнуть к услугам частников?
– Совершенно верно. Мы, приватиры, сами зарабатываем на свое содержание, но при этом выполняем некоторые, скажем так, щекотливые поручения правительства. А если начинается война, нас не мобилизуют, но поручений может стать больше. А возможностей отказаться не остается вовсе.
– И фрахт, который вам предложили, не самый выгодный?
– Вообще не выгодный. И очень опасный. Оно бы и ничего, мы на последнем рейсе заработали столько, что даже самому последнему матросу хватит до конца жизни. Не роскошной, конечно, но тем не менее.
– И все-таки вы предпочли бы отказаться?
– Я не отправлю свой «Буран» на верную гибель! А стоит ему оказаться на регулярных рейсах, очень скоро окажется так, что охранение выделить забыли, зато японцы каким-то непостижимым образом об этом знают…
– Такое уже бывало?
– Увы.
– И что же делать?
– Ума не приложу. Хуже всего, что срок моего патента подходит к концу. Обычно его пролонгация проходит без особых проблем. Так, расходы на ресторан да пара сувениров для жен или любовниц нужных людей. Однако на этот раз все поставлено в зависимость от моего согласия.
– Вот твари!
– И это еще не все. Как только закончится срок патента, я перестану быть приватиром, а «Буран» из рейдера превратится в обычное гражданское судно и сразу же подпадет под мобилизацию. Кстати, если я соглашусь вернуться на службу, произойдет то же самое!
– И что же вы намерены предпринять?
– Пока не знаю. Время еще есть. По крайней мере, пока я утрясу все финансовые вопросы.
– Оплату не зажмут?
– Насчет этого можешь быть спокоен. Если нам откажут в выплатах, остальные рейдеры взбеленятся и пошлют свои контракты ко всем чертям! На это в штабе никогда не пойдут. Так что без награды не останешься.
– Я вовсе не о себе переживал, – смутился Март, как будто его уличили в чем-то постыдном. – Просто…
– Все нормально. Мы все работаем за деньги, и нет ничего дурного в том, чтобы о них беспокоиться. Тем более что куш на сей раз и впрямь велик. Не подавиться бы…
– Не говорите так. Все будет хорошо…
– Дай-то бог.
Впрочем, Март был далеко не единственным, кого занимала выплата наградных. После возвращения вся команда была занята тем, что пыталась вычислить причитающуюся каждому из них сумму.
С одной стороны, арифметика была крайне проста. Каждый член экипажа, заключивший контракт с Зиминым, имел право на долю или пай. Но, разумеется, никакой уравниловки. Младшие офицеры и техники по три пая. Старшие пять паев. Старший механик – десять. Был бы на «Буране» старший офицер, ему тоже причиталось бы десять, но Зимин обходился без него. Если кто-нибудь из команды погибал, то его доля причиталась родственникам. Отличившимся также полагалась надбавка, но только по согласованию с командой. Провинившиеся же, напротив, вполне могли лишиться части заработка. Впрочем, последнее было редкостью.
С другой, для точного подсчета нужна была окончательная сумма, а вот тут никакой ясности не наблюдалось. Более или менее понятно