Гарри выбежал из комнаты и стремглав бросился вон из дома, понимая, что все слуги уже знают о его присутствии. Скорее всего, его считают настоящим сумасшедшим, ведь он бегает по чужим владениям, называя дочь графа своей невестой. Ну и черт с ними со всеми. Он не собирается отступать. Она сама захотела так далеко зайти. Сама бросила ему вызов. Сейчас он не намерен ждать, пока она придет в себя и перестанет дуться. Сколько времени ей понадобится, чтобы справиться с переживаниями? Может, он и простолюдин, и бедный парень, но Бог свидетель– он станет законным мужем леди Джорджины. А его будущая жена должна уже сейчас уяснить себе, что не стоит срываться с места каждый раз, когда что-то идет не так, как ей хочется.
Гарри вскочил на свою уставшую и сонную лошадь и помчался в сторону своего дома. Следует поспешить. Тогда он успеет остановить свою леди до того, как она достигнет Лондона.
Буквально пять минут спустя он уже открывал дверь своего жилища, погруженный в думы о предстоящих трудностях. Увидев, что лежит на обеденном столе, Гарри замер. Знакомая фигурка леопарда. Гарри схватил леопарда – это была фигурка его работы, только леопард уже не сидел в клетке.
Она выпустила зверя на волю.
Минуту он стоял, сжимая фигурку в руке, и просто поглаживал искусно вырезанную спину животного. Потом снова посмотрел на стол. Там лежала еще и записка. Дрожащей рукой он схватил ее.
Дорогой Гарри!
Прости меня. У меня никогда и в мыслях не было запирать тебя в клетку. Теперь я поняла, что слишком сильно давила на тебя все это время. Больше не буду. Обо всем теперь я позабочусь сама. Прилагаю текст дарственной, которую я составила в прошлый свой визит в Лондон.
Джорджина.
Под запиской лежала составленная по всем правилам дарственная. Леди Джорджина дарила ему имение Уолдсли.
Нет.
Гарри перечитал документ еще раз. Да, все именно так.
Нет. Нет. Нет. Он скомкал дарственную. Неужели она так сильно его ненавидит? Так, что откупается от него целым имением, чтобы он больше не появлялся в ее жизни? Он рухнул на стул и посмотрел на зажатый в ладони скомканный лист бумаги. Вот как, значит, она пришла в себя. Наконец осознала, как огромна пропасть между ними. Если так, то о его возвращении не может быть и речи. Это уже невозможно. Он рассмеялся. Смех был больше похож на рыдания. Несколько последних недель он только и делал, что отталкивал леди Джорджину, всячески пытался отдалиться от нее, но все это время он не отдавал себе отчета в очевидном факте.
Она и есть та единственная.
Та единственная женщина, с которой он мог бы прожить жизнь. И если она уйдет, никакая другая женщина ему будет уже не нужна. Он думал, что сможет пережить. До сегодняшнего дня он ощущал себя вполне самодостаточным, верно? Думал, что сможет жить без нее. Но за последние несколько недель каким-то непостижимым образом она заняла прочное место в его душе. В его жизни. И то, что она предлагала ему, эти простые и обычные вещи – дом, семья, дети – стали казаться необыкновенно желанными; они для него, который всю жизнь питался хлебом и водой, стали казаться маслом и мясом.
Жизненно необходимым.
Гарри снова посмотрел на смятый документ, который сжимал в руке, и ему вдруг стало страшно. Страшно оттого, что исправить уже ничего нельзя. Страшно, что он уже никогда не сможет быть таким, как раньше.
Он испугался, что навсегда потеряет свою госпожу и их ребенка.
Две лошади.
Сайлас хрюкнул и пнул ногой тлеющую балку. Из двадцати девяти отменных лошадей выжили две. Даже глупая смерть Томаса на этом фоне казалась сущей ерундой. Он умер, выпустив из горящей конюшни всего двух лошадок. В воздухе невыносимо пахло паленым мясом. Мужчин, которые выволакивали наружу обугленные лошадиные туши, рвало, несмотря на повязки, закрывавшие нос и рот. Они ныли и жаловались, как сопливые девчонки.
Сайлас смотрел на то, что когда-то представляло собой великолепные конюшни Грэнвиля. Кучка дымящихся обломков. И все это, по словам Беннета, дело рук какой-то сумасшедшей женщины. Жаль, что она уже покончила с собой. Ее казнь через повешение стала бы отличным примером для всех окрестных крестьян и фермеров. Но, в конце концов, есть, за что и поблагодарить эту безумную: ведь наконец-то ушел из жизни его старший сын и наследником станет его любимчик Беннет. Теперь никаких мотаний в Лондон Сайлас не потерпит. Как будущему наследнику Беннету придется сидеть здесь и учиться управлять поместьем. Сайлас самодовольно ухмыльнулся. Вот теперь Беннету от него не уйти. Парень может сколько угодно брыкаться и лягаться, но положение обязывает. Наследник должен следить за своим будущим поместьем. Во двор въехал всадник. Когда Сайлас увидел, кто это, его чуть не хватил удар.
– Убирайся отсюда! Убирайся вон, ты, мерзкий хам! – Как Гарри Пай посмел заехать на землю Грэнвилей? Сайлас злобно уставился на лошадь и ее всадника.
Пай соскочил с лошади, даже не посмотрев в сторону лорда.
– Уйди с дороги, старик, – с такими словами он двинулся в сторону дома.
– Ты! Чертов ублюдок! – Дикая ярость охватила Сайласа. Он обернулся в сторону тупо таращившихся на них крестьян. – Схватить его! Выкинуть его за пределы моей земли! Сейчас же!
– Только попробуй, – мягко ответил ему Пай откуда-то из-за спины.
Несколько самых трусливых крестьян двинулись выполнять приказ хозяина. Сайлас обернулся и увидел в левой руке Пая длинный тонкий нож.
Нахал поигрывал лезвием и помахивал ножом совсем рядом с Сайласом.
– Может, сам нападешь на меня, а, Грэнвиль?
Сайлас молча стоял, в дикой злобе сжимая и разжимая кулаки. Будь он лет на двадцать помоложе, не думал бы ни секунды. Но сейчас он не в лучшей форме. В груди что-то ужасно горело.
– Что, слабо? – рассмеялся Пай. – Надеюсь, ты не будешь против того, что я немного поболтаю с твоим сыном. – С этими словами Гарри легко взбежал по лестнице и скрылся в доме.
Чертова неотесанная деревенщина. Сайлас изо всех сил ударил стоящего слева от него слугу. Парень согнулся пополам и стал падать. Остальные молча смотрели, как он медленно оседает в грязь. Один протянул руку, чтобы помочь.
– Когда уберете все вокруг, можете убираться восвояси. Вы все уволены, – Грэнвиль повернулся и двинулся прочь, не желая слушать последовавшие нытье и жалобы.
Взобрался на ступени, потирая грудную, клетку, чтобы хоть немного ослабить разгорающийся там огонь. Даже если Гарри собирается убить его, он, Сайлас, сам вышвырнет этого чертова негодяя из своего дома. Далеко идти ему не пришлось. Войдя в холл, он отчетливо услышал доносящиеся из комнаты, где лежало тело Томаса, голоса.