после встречи с Наташей, приближаться к Марте было все труднее. Пачка доков была внушительной, но не запредельной. Я взял ручку, чистый лист и приступил. И поскольку перевод на немецкий не требовал от меня никакого напряжения мозгов, принялся обдумывать план. В принципе, все могло сложиться, вот только всяких «но» и «если» набегало как-то многовато. Никто из моих сподвижников не умеет так метко стрелять, чтобы легко ранить, но не убить. Значит нужно кровь из носа до праздника успеть увидеться с Наташей. Выполнимо. Просто вместо обеда сбегаю по-быстрому до партизанской конспиративки. Либо застану ее там, либо оставлю сообщение. Задача несложная… надо только программу праздника до этого момента найти…
Так, дядя Саша, ты отвлекся! Куча документов меньше не становится, так что отставить повторять в голове план на все лады!
Я погрузился обратно в переводы. Марта за столом напротив, стрекотала на печатной своей машинке со скоростью пулемета.
— А, шайсе… — прошипела она, с жужжанием выдернула лист из машинки, смяла его, бросила в корзину и заправила новый. Нахмурила свой гладкий лобик, видимо, чтобы получше сосредоточиться и снова принялась бить по клавишам. Торопится, вот и косячит. Я опустил глаза на свой стол, перечитал написанное. Чертыхнулся мысленно. Тоже фигни написал, пока об отвлеченном думал. Смял лист и бросил его в мусорную корзину. Марта хихикнула и подмигнула. Я развел руками.
За дверью графа зазвучала торжественная музыка. Прислушался. Это опять был Вагнер. Граф всегда включает Вагнера в особо волнующие моменты. Насколько я успел услышать, у него там трое посетителей, совещание по поводу логистики какое-то. Видимо, стало очень нервно, вот он и решил разрядить обстановку, врубив во всю мощь своего патефона арию из «Гибели богов». Я хмыкнул. Ну, удачи вам, ребята. Особенно если кто-то подумает вякнуть, что они зря теряют время на всякую там музычку.
* * *
Нда, антураж, конечно, уровня «потемкинская деревня»… Особенно зияющие дыры прикрыли полотнищами со свастикой, мусор и кирпичную крошку с площади убрали, поставили несколько лотков — с самоварами с горячим чаем для тех, кто осенью мерзнет. И с прохладительными напитками для тех, кому все еще жарко. Оркестр играл бравурный марш. Народ потихоньку собирался. Благодаря графу, я оказался среди «благородной» публики. На наспех, но вполне добротно сколоченной трибуне. Я крутил головой. Ага, правее и выше — Зиверс и Доминика. Пани Радзивилл блистала в каком-то умопомрачительно-сверкающем платье и золотой шляпке с вуалеткой. Рядом с ними — Зигмунд Рашер и Каролина Диль. Согласно программер, Рашер будет выступать третьим. Сразу после Черепенькина. Как этот рябой тип ухитрился пролезть в первую тройку — ума не приложу. Похоже, он тот еще ушлый тип.
Я покрутил головой. Ага, кажется, Наташа засела вон в той купе высоких деревьев с той стороны путей. Обзор должен быть отличный, прямо напротив трибуны. Ну, я так подумал. На самом деле, я ее там не видел.
Первым на трибуну выступать вышел Зиверс. Помахал публике руками, зиганул, как водится. Все вскочили, вскинув руки в ответном приветствии. Я подавил смешок, вспомнив знаменитое фото, где толпа зигует, и только один парень стоит и лыбится. Велик соблазн был поступить так же, но не тот случай. Вокруг шныряло множество фотографов, а я планировал пожить подольше, чем до момента, когда будут проявлены негативы. Потом Зиверс заговорил. И тут же к моему уху склонился граф.
— Герр Алекс, надеюсь, вы понимаете, что сейчас для нас с вами начинается очень ответственная работа, да?
— Вы собираетесь взять меня с собой в Царское Село? — шепотом спросил я.
— Разумеется! — серьезно ответил граф. — Мне докладывают, что сотрудники музея очень много ценных экспонатов уже спрятали. И нашей с вами задачей будет непременно их найти. Они представляют собой очень большую ценность, чтобы гнить закопанными где-то в земле.
— И когда мы выдвигаемся? — я бросил взгляд в сторону Рашера и его супруги. Рашер что-то шептал ей на ухо, она жеманно хихикала.
— Думаю, через три дня, — ответил граф.
— Залы для новой экспозиции уже подготовлены, — вполголоса сказала Марта. — Так что можно и раньше.
— Три дня, — твердо сказал граф. — Наши солдаты должны сначала провести зачистку от партизан. Нам с вами незачем путаться у них под ногами, — граф вздохнул. — Надеюсь, что за это время они не разрушат невозвратно… многое…
Публика громко засмеялась какой-то удачной шутке Зиверса. Раздались аплодисменты. Граф недовольно поджал губы и замолчал. Зиверс подкрутил свои щеголеватые усы и спустился с трибуны. Вместо него на место оратора забрался Черепенькин. Ну и рожа у него все-таки… Видал я многих уродцев, но псковский бургомистр на чемпионате по уродству занял бы второе место. Потому что урод.
Он надулся важностью и открыл рот.
Но в этот момент раздался оглушительный гудок приближающегося поезда. Публика заорала и захлопала, так что никто не услышал, что там бормотал Черепенькин. Толпившиеся на перроне подались вперед, начали махать шляпами, раздались радостные выкрики.
К псковскому вокзалу приближался торжественно разукрашенный поезд. Весь в свастиках и орлах, на кабине сидят солдаты в форме и машут руками. Оркестр громко заиграл бравурный марш. Черепенькин нахмурился недовольно, но в его сторону уже никто не смотрел.
Поезд еще раз пронзительно засвистел и остановился у перрона.
Радость и ликование растянулось минут на десять — сошедших с поезда обнимали, громко приветствовали, грохали пробки шампанского, играл оркестр, кто-то даже принялся танцевать, но в такой давке это получалось не очень.
Бл*ха, что-то я не подумал про поезд… Если Наташа действительно засела в тех деревьях, то как он ей сейчас весь вид перегородил…
Через некоторое время тишина снова восстановилась, но слушать Черепенькина не стали — время его выступления закончилось. О чем ему взобравшийся на трибуну Рашер и сообщил.
— Друзья! — улыбнувшись во все зубы начал Рашер. — Границы Великого Рейха расширяются! И уже очень скоро, даже я бы сказал, прямо сейчас, нам потребуется много новых граждан, чтобы заселить эти бескрайние территории и привести их к порядку и процветанию! И наша с вами задача вносить свой посильный вклад в это ответственное дело!
Рашер улыбнулся и подмигнул. Публика засмеялась, раздались аплодисменты.
— Как вы все уже знаете, я и моя супруга много работаем над тем, чтобы повысить плодовитость наших женщин. И мы уже вплотную приблизились к тому, чтобы преподнести дар нашего открытия Великому Рейху…
Рашер простер руку над трибуной, явно подражая одному небезызвестному австрийскому художнику. Рука его указывала в сторону Каролины Диль. Она поднялась в полный рост, платье туго обтянуло ее большой живот. Раздался гром аплодисментов. И как раз в этот момент она резко