Поскольку на карту было поставлено очень многое, неизбежно возникли сомнения и колебания. Когда генералитет был первоначально оповещен о планируемом наступлении, фельдмаршал фон Манштейн был целиком за, считал, что если мы нанесем удар быстро, то будет достигнута впечатляющая победа[181]. Но Гитлер все откладывал день наступления, частично потому, что хотел собрать большие силы, а частично потому, что сомневался в нашем успехе. В начале мая он созвал совещание в Мюнхене, чтобы узнать точку зрения высших военных. Фельдмаршал фон Клюге, командующий группой армий «Центр», полностью поддерживал идею наступления; Манштейн теперь уже высказывал сомнения, а Модель привез с собой аэрофотоснимки, на которых было видно, что русские строят сильные укрепления у северного и южного фасов выступа и отводят свои моторизованные части из районов западнее Курска. Стало понятно, что русские знают о готовящемся наступлении и принимают соответствующие меры.
Генерал-полковник Гудериан заявил, что наступление под Курском «бессмысленно»[182], поскольку неизбежно повлечет за собой значительные потери в танках и разрушит все его планы реорганизации танковых войск вермахта. Он предупредил, что «пантеры», на которые «начальник Генерального штаба сухопутных сил возлагает такие большие надежды, имеют множество недостатков, свойственных всякой новой технике». Но генерал Цейтцлер был по-прежнему уверен в победе, и Гитлер, сбитый с толку таким расхождением во мнениях, отложил принятие решения на более поздний срок.
На этом совещании по «Цитадели» Гитлер сделал значительное и верное замечание: «Неудачи быть не должно!» 10 мая Гудериан снова встретился с фюрером и опять убеждал его отказаться от наступления; Гитлер ответил: «Вы совершенно правы. Всякий раз, когда я думаю об этом наступлении, у меня все внутри сжимается»[183]. И все же под нажимом Кейтеля и Цейтцлера он в конце концов уступил и дал свое согласие на проведение этой грандиозной операции. Наступление с юга должно было осуществляться силами десяти танковых, одной гренадерской моторизованной и семи пехотных дивизий; с севера наступать предстояло семи танковым, двум моторизованным и девяти пехотным дивизиям[184]. Этой операции предстояло стать крупнейшей танковой битвой в истории войн.
Диспозиция
Два месяца тень операции «Цитадель» покрывала Восточный фронт, занимая все наши мысли. Нас тревожило, что после проведенной нами работы по боевой учебе войск, не учитывая горького опыта последних лет, германский Генеральный штаб собирается пуститься в опаснейшую авантюру, где на кон будут поставлены наши последние резервы. Неделя проходила за неделей, и становилось предельно ясно, что в этой операции выиграть мы можем очень мало, но зато могли потерять неизмеримо больше. Гитлер продолжал откладывать день начала наступления под предлогом того, что танки еще не готовы, но, как видно теперь из мемуаров Гудериана, фюрер сомневался в самом замысле «Цитадели» – и на этот раз интуиция не подвела его.
Все знают, что планы и подготовку операции подобного масштаба невозможно долго держать в секрете. Русские реагировали на наши планы именно так, как и ожидалось. Они укрепляли предполагаемые участки обороны, строили несколько рубежей обороны, превратив важнейшие в тактическом отношении населенные пункты в крепости. Весь район был прикрыт минными полями, а у основания выступа сосредоточены мощные резервы пехоты и танковых сил. Если бы операция «Цитадель» была начата в марте или апреле, она могла бы закончиться впечатляющим успехом, но к июню обстановка уже была совершенно другой. Русские прекрасно понимали, что их ожидает, и превратили фронт под Курском в новый Верден. Даже если бы мы пробились через минные поля и ликвидировали Курский выступ, то добились бы весьма немногого. Наши потери, без всякого сомнения, оказались бы просто колоссальными, и вряд ли мы могли что-то сделать с попавшими в наш котел многочисленными русскими дивизиями. Что же касается резервов русских и упреждения их летнего наступления, то с гораздо большей вероятностью наши собственные резервы оказались бы уничтоженными. Вспоминались слова генерала Мессими, сказанные им накануне наступления Нивеля в апреле 1914 года: «Орудия – да, пленные – да, территория – да, но все это будет захвачено ценой невероятных жертв и без каких-либо стратегических результатов!»
Германское Верховное командование совершало ту же самую ошибку, что и в предыдущем году. Тогда мы шли в наступление на Сталинград, теперь же готовились штурмовать превращенный в крепость Курск. В обоих случаях немецкая армия лишалась всех преимуществ своей маневренной тактики и шла на то, чтобы принять бой с русскими на выбранных ими позициях. Между тем кампании 1941-го и 1942 годов доказали, что наши танковые части становились практически непобедимыми, если получали возможность свободно маневрировать на громадных просторах России. Вместо того чтобы пытаться создать условия, в которых был бы возможен маневр – стратегические отступления или неожиданные удары на спокойных участках фронта, – германское командование не могло придумать ничего лучшего, как бросить наши отборные танковые дивизии на Курский выступ, который стал самой неприступной крепостью в мире.
К середине июня фельдмаршал фон Манштейн да и все его старшие офицеры поняли, что операция «Цитадель» – это чистое безумие, Манштейн попытался убедить руководство страны в необходимости отказаться от наступления, но все его доводы были отвергнуты. Наступление было назначено на 4 июля – День независимости Соединенных Штатов стал началом конца для Германии.
Говоря в общих чертах, план был достаточно прост – 4-я танковая армия с юга и 9-я армия с севера должны были наступать навстречу друг другу и соединиться восточнее Курска. 4-я танковая армия наносила главный удар по обе стороны от Томаровки – XLVIII танковым корпусом на левом фланге и танковым корпусом СС – на правом. В состав танкового корпуса СС входили три танковые дивизии («Лейбштандарте», «Мертвая голова» и «Рейх»). Оперативная группа Кемпф, имея под своим командованием один танковый и два пехотных корпуса, должна была наступать от Белгорода в северо-восточном направлении, действуя как фланговое прикрытие главного удара. Наш XLVIII танковый корпус состоял из 3-й и 11-й танковых дивизий и гренадерской моторизованной дивизии «Великая Германия».
«Великая Германия» была очень сильной дивизией с особой организацией. В ней насчитывалось около 180 танков, из которых 80 составляли батальон «пантер» под командованием подполковника фон Лаухерта, а остальные входили в танковый полк. Дивизия имела также два полка мотопехоты – гренадерский и мотострелковый[185]. Имелись также артиллерийский полк четырехдивизионного состава[186], дивизион самоходных орудий, противотанковый дивизион, саперный батальон и обычные подразделения связи и обслуживания. В первый и последний раз за всю русскую кампанию дивизии получили несколько недель на отдых перед наступлением и были полностью укомплектованы вооружением и личным составом. 11-я и 3-я танковые дивизии имели каждая танковый полк с 80 танками и артиллерию полного состава. XLVIII танковый корпус, таким образом, располагал 60 самоходными орудиями и более 300 танков, то есть огромной ударной силой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});