живым грузом.
Наконец последние жильцы оставили квартиру, дым исчез, и можно было сделать передышку, чтобы выкурить сигарету и осмотреть друг у друга почетные раны. В это время наш верхолаз спустил на длинных веревках два мешка с животными. Не зная, что в мешках, я взял их очень осторожно и спросил крепыша наверху:
— Что у тебя в этом мешке?
— Зверь, маса.
— Знаю, что зверь. Ты скажи — какой?
— А! Откуда мне знать, как маса их называет. Ну такой, вроде крысы. А еще один зверь с большими-пребольшими глазами, как у человека, сэр.
Меня вдруг охватило сильное волнение.
— А лапы как у крысы или как у обезьяны? — крикнул я.
— Как у обезьяны, сэр.
— Что это? — с любопытством спросил Боб, пока я распутывал веревку, которой был завязан мешок.
— Я не уверен, но кажется, бушбеби… А их тут водится два вида, и оба редкие.
Прошла, кажется, вечность. Наконец я развязал веревку и осторожно приоткрыл мешок. На меня смотрела маленькая, милая серая мордочка с большущими, прижатыми к голове веерами ушей и огромными золотистыми глазами, в которых был такой ужас, словно они принадлежали престарелому привидению, обнаружившему в темном чулане человека. У зверька были большие, похожие на человеческие руки с длинными, тонкими, костлявыми пальцами. На каждом пальце, кроме указательного, сидел крохотный плоский ноготок, чистый, словно после маникюра. Указательный палец заканчивался изогнутым когтем, который казался совсем не к месту на такой руке.
— Что это за зверь? — спросил Боб. Глядя на благоговейное выражение моего лица, он почтительно понизил голос.
— Это, — с восторгом заговорил я, — животное, за которым я охотился каждый раз, когда приезжал в Камерун. Euoticus elegantulus, больше известный как галаго или бушбеби. Чрезвычайно редкий вид, и, если нам удастся доставить его в Англию, он будет первым экземпляром в Европе.
— Черт возьми! — Боб явно был поражен.
Я показал зверька Элиасу.
— Ты знаешь этого зверя, Элиас?
— Да, сэр, я его знаю.
— Мне очень, очень нужны такие звери. Если ты мне добудешь еще, я заплачу тебе один фунт. Понял?
— Понял, маса. Но дело в том, маса, что этот зверь выходит только ночью. Чтобы ловить его, нужен охотничий фонарь.
— Ясно, но ты во всяком случае скажи всем в Эшоби, что я за такого заплачу один фунт.
— Ладно, сэр, я им скажу.
— А теперь, — обратился я к Бобу, хорошенько завязывая мешок с драгоценным уловом, — скорей пошли в Мамфе, посадим его в подходящую клетку, чтобы можно было как следует рассмотреть.
Мы собрали все снаряжение и проворно зашагали через лес в Мамфе, поминутно останавливаясь, чтобы заглянуть в мешок и удостовериться, что драгоценному экземпляру есть чем дышать и что он не исчез по мановению какого-нибудь грозного ю-ю. Уже за полдень мы достигли Мамфе и с громкими криками ворвались в дом. Нам не терпелось похвастаться нашей добычей перед Джеки и Софи. Я осторожно приоткрыл мешок, галаго высунул оттуда только голову и обозрел каждого из нас по очереди своими глазищами.
— Какой же он милый, — сказала Джеки.
— Какой он славный, — подхватила Софи.
— Да, — гордо отозвался я, — это…
— Как мы его назовем? — перебила меня Джеки.
— Надо придумать для него хорошее имя, — сказала Софи.
— Это чрезвычайно редкий… — снова начал я.
— Может быть, Пузырь? — предложила Софи.
— Нет, какой же это Пузырь, — возразила Джеки, критически обозревая зверька.
— Это Euoticus…
— А может быть, Мечтатель?
— Еще никто не привозил…
— Нет, на Мечтателя он тоже не похож.
— Ни в одном европейском зоопарке…
— А если Пушок? — спросила Софи.
Я содрогнулся.
— Если уж непременно давать ему кличку, назовите его Пучеглазым, — предложил я.
— Правда! — воскликнула Джеки. — Это подходит.
— Вот и хорошо, — продолжал я. — Очень рад, что крещение прошло успешно. А как насчет клетки для него?
— Клетка есть, — ответила Джеки, — об этом не беспокойся.
Мы пустили зверька в клетку, и он сел на пол, глядя на нас все с таким же ужасом.
— Правда, милый? — твердила Джеки.
— Крошка! — ворковала Софи.
Я вздохнул. Сколько их ни вразумляй, моя жена и мой секретарь, увидев что-нибудь пушистое, неизменно будут впадать в отвратительное сюсюкающее умиление.
— Ладно, — покорно сказал я, — может быть, вы покормите своего крошку? Тем временем другая крошечка пойдет в комнату и выпьет глоточек джинчику.
Часть вторая
Снова в Бафуте
Глава третья
Звери Фона
Письмо с нарочным
Мой добрый друг!
Я рад, что ты снова прибыл в Бафут. Я приветствую тебя. Когда отдохнешь после путешествия, приходи ко мне.
Твой добрый друг
Фон Бафута
Вернувшись из Эшоби, мы с Джеки поставили на грузовик клетки с теми