Питт наблюдал за ним.
— Думаю, тебе следует обратиться к остеопату после того, как ты уведомишь «МИ-6» о последних событиях.
— Спасибо за заботу, — пробормотал Шо. — Откуда тебе известно так много?
— Ты мгновенно стал знаменитостью после того, как посмотрел в камеры нашего аппарата. Хейди Миллиган узнала твое лицо, ЦРУ раскопало твое прошлое.
Глаза Шо сузились.
— Коммандер Миллиган на борту твоего корабля?
— Она сказала мне, что вы старые друзья. Красивая и умная девушка. Она проводит научное исследование по нашей истории.
— Понимаю, — сказал Шо. — Она разработала план операции по подъему останков судна.
— Если ты хочешь сказать, что Хейди определила расположение каюты Харви Шилдса, то да.
Шо всегда поражался откровенности американцев. Питта, с другой стороны, постоянно раздражало то, что англичане предпочитали ходить вокруг да около.
— Почему ты здесь, мистер Питт?
— Понял, что пора предупредить вас, чтобы вы уходили отсюда.
— Уходили?
— Не существует закона, который бы гласил, что вы не можете сидеть на скамейках для зрителей, мистер Шо. Но держите своих парней подальше от района наших операций. Последний пытался вести жесткую игру.
— Ты говоришь, наверное, об этом мистере Глае?
Питт посмотрел на неподвижное тело на полу.
— Я должен был догадаться.
— Было время, когда я был подходящим для него соперником, — с тоской сказал Шо.
Питт улыбнулся, и от его улыбки атмосфера в помещении стала теплее.
— Мне остается только надеться, что в свои шестьдесят шесть я буду в такой же форме, как ты.
— Лестное предположение.
— Вес сто семьдесят фунтов, рост шесть футов и один дюйм, правша, многочисленные шрамы. Никаких предположений, мистер Шо. У меня есть твоя биография. У тебя была интересная жизнь.
— Возможно, но твои подвиги далеко превосходят мои, — впервые улыбнулся Шо. — Видишь, у меня тоже есть картотека на тебя.
Питт взглянул на часы.
— Мне пора на борт «Оушен венчерера». Было приятно познакомиться с тобой.
— Провожу тебя до твоей лодки. Самое малое, что я могу сделать для человека, который спас мне жизнь.
На открытой палубе стояли два охранника. Размером и формой они напоминали белых медведей. Один из них заговорил голосом, исходящим, казалось из самой утробы.
— Проблемы, сэр?
Питт отрицательно покачал головой.
— Никаких. Вы готовы отчалить?
— Все на борту, кроме нас.
— Вперед, я догоню вас.
Оба охранника бросили на Шо суровый взгляд и, перевалив через борт, поднялись на борт катера, пришвартованного у буксира.
Питт повернулся и сказал:
— Передай мои наилучшие пожелания генералу Симмсу.
Шо взглянул на Питта с бесконечным уважением.
— Есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь?
— Я не знаю массу вещей, — сказал Питт с невинным выражением. — Прежде всего, у меня никогда не было времени научиться играть в триктрак.
«Боже, — подумал Шо, — этот человек просто чудо!» Но он был слишком высоким профессионалом, чтобы не заметить ледяную проницательность, скрывающуюся под внешней оболочкой теплого дружелюбия.
— С удовольствием как-нибудь научу тебя. Я довольно хорошо играю в эту игру.
— Буду ждать с нетерпением.
Питт протянул руку.
За всё время опасного шпионского бизнеса впервые в своей жизни Шо обменялся рукопожатием с противником. Он долго и пристально смотрел Питту в глаза.
— Прости, что не желаю тебе удачи, мистер Питт, но тебе не позволят найти договор. Твоя сторона может многое выиграть всё. Моя — всё потерять. Ты должен понимать это.
— Нам обоим ставки известны.
— Мне было бы очень неприятно, если пришлось бы тебя убить.
— Мне это тоже не понравилось бы. — Питт сел верхом на поручни, сделал паузу и помахал рукой. — Сломай ногу, мистер Шо.
Затем он прыгнул на палубу своего катера.
Шо постоял еще немного, наблюдая, пока крошечная лодка не скрылась в темноте. Устало спустился в машинное отделение и освободил доктора Коули и экипаж буксира.
Когда он вернулся в каюту, Фосса Глая там не было.
52
Толпа почти в пять тысяч человек стояла перед резиденцией премьер-министра, аплодируя и размахивая плакатами на французском и английском языках, расписанными вручную, желая Шарлю Сарве благополучия после его прибытия домой из больницы. Врачи настаивали, чтобы его транспортировали домой на машине скорой помощи, но он твердо отказался от этого предложения и поехал в официальном лимузине, одетый в безукоризненный костюм, купленный специально для этого случая, раненые руки были спрятаны под детскими варежками очень большого размера.
Кто-то из советников его партии предложил оставить бинты открытыми, чтобы вызвать сочувствие общественности. Но Сарве не захотел принимать участия в политике ловкачества. Это был не его путь.
Боль в бедре была мучительной. Руки покрылись рубцовой тканью, каждая попытка пошевелить ими вызывала приступ ужасной боли. Сарве был рад, что толпа и репортеры были слишком далеко и не видели пот, выступавший у него на лице, когда он улыбался сжатыми губами и махал рукой, отвечая на их приветствия.
Машина проехала через ворота и остановилась перед ступенями у входа. Даниэла подбежала к дверце и распахнула ее.
— Добро пожаловать домой, Шарль.
Слова застряли у нее в горле, когда она увидела исстрадавшееся мертвенно-бледное лицо с неизгладимыми следами страшных мук.
— Помоги мне здесь, внутри машины, — прошептал он.
— Позволь мне пригласить полицейского.
— Нет, — отрезал он. — Нельзя, чтобы меня считали инвалидом.
Он изогнулся на заднем сиденье и поставил ноги на землю. Он выждал момент, чтобы собраться с силами, затем одной рукой обнял Даниэлу за талию и, качаясь, принял вертикальное положение.
Она чуть не упала под тяжестью его тела. Ей пришлось приложить все силы, чтобы удерживать его в вертикальном положении. Даниэла почти ощущала боль, исходящую от него, когда они медленно поднимались по ступеням в дом. В дверях он повернулся, улыбнулся знаменитой улыбкой Шарля Сарве группе репортеров в проезде и поднял вверх большой палец.
Едва захлопнулись двери, как выдержка покинула его, он начал оседать на ковер. Полицейский быстро отодвинул Даниэлу в сторону и подхватил Сарве за плечи. Появились врач и две медсестры, все вместе отнесли его наверх в комнату.
— Вы сошли с ума, разыгрывая героя, — выговаривал доктор Сарве, уложив его в постель. — Еще далеко не срослись ваши переломы. Вы нанесли себе страшный ущерб и отсрочили выздоровление.