и В[ашему] издательству нет надобности с ним считаться. Надеюсь, что просьба эта, ввиду необходимости в скорой помощи, будет удовлетворена Вами в наивозможно более широком размере.
Что до немецкого издания, то по получении В[ашего] последнего письма (большого) я переговоры с прежней фирмой прекратил, ибо они находились еще в той стадии, что можно было их во всякое время прервать, и я по В[ашему] указанию обратился к Левенфельду[805]. Теперь все 4 издания (еврейское мое, русское Буланже, Английское Ваше и немецкое Левенфельда) находятся в вполне, кажется, надежных руках и можно надеяться на скромность, аккуратность и полную гармонию. К 1-ому (13) Декабря, я думаю, «Сказки» увидят свет на всех языках. Французское изд[ание] я бы Вас тоже просил взять в свои руки и сделать все возможное, чтобы увеличить доходность вещи, написанной Л. Н. по моей инициативе и исключительно в пользу намеченной нами цели – оказания помощи пострадавшим, поставленным вне закона. Вопиет нужда, но беззащитность и произвол куда сильнее и куда более.
В[есь] В[аш] С. Рабинович
Р. S. Из посылаемой газеты Вы познакомитесь с возмутительным отчетом кассации по возмутительному делу. Если будете публиковать, то, пожалуйста, не упоминая имени приславшего. Вообще я бы не хотел связывать наше благотворительное дело с политикой. Одно появление «Сказок», напр., в нелегальном заграничном] изд[ании] может погубить наше издание после огромных затрат денежных и духовных сил. Редакция умоляет меня быть осторожным особенно с английскими издателями. Но я знаю Вас как личного друга Л. Н., и потому я, выражаясь на моем еврейском жаргоне, «сплю с Вами спокойно». Сообщите Ваш телеграфный адрес. Для пересылки денег я рекомендую Вам Лондонское отделение Русского для Внешней Торговли Банка, на киевское отделение на имя мое. Хорошо было бы рублей 500.
Solem[806]
Издание сказок Толстого подходило к заключительному этапу: предстояла одновременная публикация их на английском (в Лондоне и Америке), французском, русском, немецком и, естественно, на идише (в Варшаве). Прежде чем отдать прочие переводы в печать, было крайне важно знать точную дату выхода сборника на идише, и на Черткова, конечно же, возлагалась обязанность координировать публикацию всех этих переводов.
Кроме того, Чертков потребовал, чтобы Шолом-Алейхем прервал переговоры «со своим немецким издателем» и чтобы перевод на немецкий был доверен слависту Рафаэлю Лёвенфельду (Raphael Lowenfeld, 1854–1910), биографу и переводчику Толстого[807]. Из письма Шолом-Алейхема к Черткову вытекает, что, с одной стороны, писатель так и поступил, хотя, с другой стороны, есть основания думать, что он не порвал со «своим прежним переводчиком», то есть с Августом Шольцем[808].
Французское же издание сам Чертков поручил верному и исполнительному В. Л. Бинштоку:
5.11.03 [н.с.]
Многоуважаемый Владимир Львович, <…> Теперь вот о каком деле.
Л. Н. Толстой, как вы, вероятно, слыхали, написал несколько сказок, или легенд, в пользу семей пострадавших от погромов евреев. Сказки эти печатаются в России, Англии, Америке и Германии в пользу того дела. Меня просили постараться поручить их издание по-французски какому-нибудь лицу, которое также пожертвовало бы прибыль на этот же предмет. Разумеется, я больше ни к кому не могу обращаться, как только к Вам. На случай, если вы согласитесь таким образом принять участие в общем деле, посылаю Вам с этой же почтою заказной бандеролью рукопись по-русски. Появиться сказки должны одновременно во всех странах не раньше 1/13 Декабря. К этому времени издания должны быть готовы. Но об окончательном сроке выхода их будет в свое время сообщено. Разумеется, надо быть очень осторожным, чтобы сказки эти никому постороннему не попали в руки. А то все дело может пропасть. Вот пока все! Искренно преданный Вам
В. Чертков[809]
Биншток ответил ему 9 ноября 1903 года н. с.: «Легенды Льва Николаевича я получил и, конечно, займусь этим очень энергично; времени у нас очень много…»[810] Кроме того, он пообещал сделать все возможное, чтобы извлечь из публикации максимум выгоды: «Я думал лучше издать в одно[м] из revue; тогда я попрошу франков 300 гонорара и приложу мой гонорар переводчика фр. 100; т[ак] что этим путем можно ведь получить фр. 400, а может быть, и больше, т. к. я сдам туда, где дадут больше»[811]. Биншток также предлагал себя в качестве посредника в переговорах с немецкими, голландскими и итальянскими издателями: «Разрешите ли Вы мне поместить эти легенды в одном итальянском журнале (“Nuova Antologia” “Rivista Moderna”)…»[812]
Русский по происхождению и натурализованный француз, Владимир Львович Биншток (Bienstock, 1868–1933) был одним из переводчиков Толстого[813]. Писатель много раз неодобрительно высказывался о трудах Бинштока, но все же Чертков без колебаний вовлек его в новое предприятие. Его выбор, как он объяснял Толстому за пару месяцев до того, был сделан из соображений практического толка:
То, что переводчики, как, напр., Bienstock, не так хорошо переводят, как первоклассные переводчики, с этим я первый согласен. Но иметь постоянно в своем распоряжении таких первоклассных переводчиков, которые по заказу в несколько дней переводили все, что вы пишете, – совершенно невозможно. Для этой цели необходимы такие, как Bienstock, который, по крайней мере, всегда в нашем распоряжении, ничего не искажает и больше и больше старается[814].
Краткая биография Бинштока сохранилась среди рукописей Черткова и должна была быть включена в комментарии к критическому изданию переписки Толстого и Черткова под редакцией Анны Константиновны – в качестве сноски к письму Толстого к Черткову от 17 ноября 1903 года. В этом примечании, почти наверняка составленном Чертковым, читаем:
Биншток Владимир Львович (J. W. Bienstock), переводчик на французский яз[ык], живший в Париже, женат на француженке (окончившей парижский университет в Сорбонне), которая и помогала ему в литературной обработке его переводов. П. И. Бирюков вошел в соглашение с Бинштоком об издании полного собрания сочинений Т[олсто]го на французском языке в популярном издательстве «Р. V. Stock». Не обладая литературным талантом, Биншток, однако, был достоверным переводчиком, точно придерживаясь авторского текста, не позволяя себе никаких отступлений, прибавлений или пропусков, как делали некоторые другие французские переводчики. Особенно неудачны были его переводы таких художественных произведений, как «Война и мир» и «Анна Каренина»…[815]
Тем временем Чертков игнорировал письма Шолом-Алейхема и не выказывал интереса к копиям толстовских рукописей, которыми тот хотел с ним поделиться: у него ведь уже были и эти рукописи (еще и в нескольких вариантах), и письма. Он даже не позаботился о том, чтобы