— Так это последний раз? — воскликнул Марко. — И ты уже никогда не сможешь восстановить человеческий облик? Но куда же ты теперь… и что ты будешь делать?
— Увы, в этой жизни свой человеческий облик я восстановить уже не смогу, — вздохнула девушка. — А жизнь у шэнь долгая. Но все-таки ты обо мне не горюй. Для шэнь великая честь стать приближенной Духа Севера. Я буду и дальше странствовать с Хэ Янем, помогая тем, кто встретится нам на пути.
— Я отправлюсь с тобой, девочка, — сказал Оливер, который до той поры лишь молча прислушивался, сжимая в покрытых шрамами руках громадный боевой топор.
— А ты… ты знал? — спросил Марко у Оливера.
— Со слов ее отца я знал только, что мать ее отличалась от всех остальных женщин, — ответил северянин. — Но так говорят все любящие мужчины.
— О мой благородный покровитель, — улыбнулась Си-шэнь. — Ты всегда заботился обо мне как о родной дочери. Чего же ты теперь желаешь?
И все стали внимать медленным и вдумчивым словам Оливера.
— Значит, этот рыцарь теперь Царь Севера. Я тоже северянин, и уже старею. Быстро устаю. Борода седеет, а кости и шрамы ноют все чаще. Теперь мне уже хочется одного — пить мед вместе с Богом Одином в золотом пиршественном зале Асгарда. Но боюсь, сверкающие валькирии не найдут меня в этих дальних краях. Можете вы доставить меня на север? На дальний север — в Валгаллу?
— Мы обязательно доставим тебя в золотой пиршественный зал, освещенный северным сиянием, где ты на славу попируешь вместе с павшими героями Асгарда, — пообещал Хэ Янь. Потом пошарил под своими багряными доспехами, вытащил оттуда женскую парчовую туфельку, какие-то объедки — и Отшвырнул в сторону. Наконец, извлек на свет комок черной рисовой бумаги и медленно развернул из него огромного черного ворона — вместо коня Оливеру.
Попрощавшись с Поло, северянин взобрался на сияющего ворона. Когда троица стала подниматься в ночное небо, Дух выкрикнул:
— Если вам понадобится помощь странствующего рыцаря, порой именуемого Хэ Янем, и его сноровистой спутницы, сосредоточьте свой разум на Северной Полярной звезде… которой неведомы перемены.
— Прощай, милый Марко! Быть может, когда-нибудь наши мечты и сбудутся! — крикнула Си-шэнь, кружа над речным кораблем. Потом все трое вихрем метнулись вверх и исчезли в ночном небе.
— А твои дьяволы знали? — спросил Марко у молча стоявшего рядом Петра.
— Может, и знали, — ответил Петр. — А может, и нет. Все равно. Разве бы вы мне поверили?
38
Гэнь: Сосредоточенность.
Горы сверху; горы и снизу.
Когда спина, уста и разум сосредоточены, ошибки нет.
— Чую запах моря! — сказал мессир Никколо Поло — и, будто луч света в пасмурный день, на строгом лице его расцвела радостная улыбка.
После завтрака, на который подали горячую рисовую кашу, приправленную заготовленными впрок яйцами и имбирем, а также горячий чай, Поло стояли на палубе речного судна. Облик берега претерпел за ночь заметные изменения. Вместо заросших соснами и бамбуком ущелий вокруг теперь лежали людные и плодородные земли Манзи, чьи большие города располагались средь мириад озер, речек и каналов. Плавание Поло по мутной реке Янцзыцзян подходило к концу. Скоро широкая водная артерия должна будет пересечься с Великим каналом Хубилай-хана, по которому можно добраться прямиком до Ханбалыка. Там их путешествие закончится — и быть может, начнется другое (да будет на то воля Господа и Хубилай-хана) — начнется длинный путь домой, в милую сердцу Венецию.
— Между прочим, отец, эта провинция Манзи нравится мне больше прочих провинций Срединного царства, — заметил Марко. — Вот как я записал у себя в путевом дневнике: «Повсюду там торговля и судоходство. Повсюду рисовые и прочие поля, а также фруктовые сады приносят обильный урожай. На холмах там полно дичи, в реках полно рыбы, а в городах полно людей благородных, знающих толк в изысканных яствах и всевозможных искусных увеселениях. Города Манзи восхитительнее всех, виденных мною за пределами Италии: Сичжоу, или Город Земли, что на берегу канала, и Хансай, или Город Неба, что на берегу озера. Оба они, с разветвленными водными артериями, украшенными тысячами дуговых каменных мостов, так напоминают мне нашу несравненную Венецию!»
— Приятно снова слышать жар в твоих речах, сынок, — сказал Никколо. — А то с тех пор, как отбыла твоя прелестная подружка, ты был так удручен и тих. Быть может, нам следует ненадолго задержаться здесь, прежде чем мы отправимся в Великому каналу в Ханбалык. Великий хан никуда не денется, а его спящая дама и так прекрасно отдыхает. Услады большого города быстро вернут румянец твоим бледным щекам.
— А и правда, почему бы нам не задержаться в Сичжоу? — поддержал брата Маффео. — Перед возвращением ко двору наша одежда нуждается в починке, а этот город садов и каналов славится своими шелками… и шелковистой кожей своих женщин. Да, давайте-ка предложим нашим коням опробовать дорогу к прекраснейшему Сичжоу — который так напоминает Венецию!
— Пожалуй, вы правы, — согласился Марко и впервые за долгое время слегка улыбнулся. — Действительно, перед возвращением ко двору нам всем нужна передышка, а Сичжоу мне особенно приятен. Ибо мосты там украшены множеством резных каменных львов — вроде как при въезде в столичный город Тайтинь, — но, в отличие от благородных крылатых львов Сан-Марко, все катайские львы разные. Итак, в путь! Наши пони застоялись и явно ждут хорошей пробежки, а заботу великого хана составляет и благополучие императорских коней…
Ничто не удостаивалось большей императорской заботы, чем «преющие кровью кони-драконы» (хотя насчет «драконов» — скорее поэтическая вольность), происходившие, как считали многие, из древней Фергианы. Монархи предшествующих династий Тан и Сун очень любили сидеть на обитых шелками скамеечках, защищенных от солнца парчовыми зонтиками, и наблюдать, как необыкновенных этих животных все гоняют и гоняют по кругу на зеленой лужайке Императорских Конюшен — пока белые бока не окрасятся алым от уникального пота.
А вот Чингис-хан и его сын Тулуй, отец Хубилая, не располагали временем для столь бесплодного времяпрепровождения. Один озабочен был покорением необъятной империи, а другой — упрочением этого завоевания. Хотя Чингис, правду сказать, иногда позволял себе расслабиться, пристреливая из лука грифов, но все же первый «хан всех морей» считал это лишь «упражнениями в стрельбе перед сражением».
Хубилай-хан уже как-то раз наблюдал за удивительным зрелищем того, как белые кони постепенно окрашиваются своим кроваво-красным потом. Наблюдал с острым интересом в пронзительных глазах. Второй же раз наблюдал бесстрастно, поглаживая снежно-белое оперение своего любимого манчьжурского сокола. Наконец, великий хан заговорил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});