— Однажды ты меня застал врасплох, очень давно, в Камате, пробормотал Тирус. — Это больше не повторится. Никогда. У меня был блестящий учитель, и я многое постиг с тех пор, как ты обрек меня на смерть.
— О чем ты говоришь, колдун? — спросил Роф. Тон у него был дружеский и доверительный.
— О магии, — ответил Тирус.
Улыбка Тируса исчезла. С ним можно было бы поболтать, он был неплохим собеседником, умным, много знающим, но только до тех пор, пока речь не заходила о колдовстве. Любое упоминание об этом искусстве полностью его подавляло, гасило его энтузиазм и делало его очень осторожным.
Тирус спросил себя, а что бы подумал Роф, если бы узнал, что в игру вмешалась другая сила, гораздо более грозная, чем черная магия? Кроме сил Врадуира он теперь отчетливо ощущал что-то ужасное, что он впервые почувствовал, когда сошел на берег в куредской гавани. Он и Эрейзан знали источник этого. Они видели в волшебном стекле Врадуира его ужасного союзника. Присутствие Нидила ощущалось везде: вечные облака, снег и лед, все серое, зловещее, угрожающее, не знающее пощады.
Когда они поднимались на последний перевал, на них обрушилась новая волна чудовищ и иллюзий. Возможно это был последний и самый опасный барьер. Тирус, однако, действовал с полной уверенностью в себе: он уничтожал творения Врадуира, а создания Бога Смерти держал под покрывалом. Помощь Эрейзана прошлой ночью помогла ему сохранить запас сил, и теперь он уже чувствовал, что приближается к тому пределу, дальше которого он не мог зайти. Этот предел должен был быть достигнуть во время открытого столкновения, когда их охота будет закончена.
Тирус приложил свою энергию, чтобы успокоить стихию и облегчить им спуск. Он был особенно труден для лошадей. Отряд остановился в относительно закрытом от врага месте, чтобы закрепить разболтавшиеся грузы. Трех лошадей пришлось прикончить, чтобы избавить от страданий. Разбойники, как обычно, чуть-чуть отдохнув, начинали жаловаться и хныкать. Роф переносил тяготы лучше своих людей, но он должен бы быть их рупором, если желал оставаться их лидером. Он покачал головой, глядя на убитых лошадей, так как теперь им приходилось ехать по двое. Он пробормотал:
— Я не уверен, что какая-нибудь награда сможет нас удовлетворить после таких мучений.
Джателла сверкнула в его сторону глазами.
— Ни слова больше! Я уже предупреждала, никаких разговоров о плате, пока Илисса не будет на свободе.
Раздраженный Роф нашел другую мишень, на которую он мог излить свою злость. Он обратился к Эрейзану:
— Ты не хочешь поесть мертвую лошадь? Правда, нет огня, чтобы ее сварить или изжарить, но ведь для тебя это не имеет особого значения.
Тирус помогал упаковывать груз, большая часть его мозга обдумывала возможность новой атаки Врадуира. Он расслышал слова Рофа, но не ответил ему тотчас же. И тут же он почувствовал ярость Эрейзана и повернулся вовремя, чтобы увидеть его прыжок через огромное пространство на Рофа. Роф был сбит и покатился по льду и снегу.
Нападение застало Рофа врасплох. Он и Эрейзан покатились в яростной схватке. Хотя Эрейзан и был охвачен гневом, но он управлял своим превращением. Поэтому он оставался человеком. Задыхаясь, Роф попытался достать нож. Эрейзан крепко держал его за горло. Они отчаянно били друг друга руками и ногами.
Тирус бросился в самую гущу схватки. Он оттащил Эрейзана от бандита, освободив его горло от железной хватки акробата. Люди Рофа были готовы вмешаться, но Тирус повелительным жестом остановил их, а затем и Роф присоединился к его предупреждению, опасаясь колдовства Тируса. Эрейзан все еще бился в руках Тируса, пытаясь броситься на обидчика, но Тирус оттащил его и прижал к скале.
— Остановись! Этим ты только помогаешь Врадуиру! — кричал он.
Эрейзан бился, стараясь вырваться.
— Он все время задевает меня, старается разозлить…
— Слова! Ветер! Врадуир наш враг! Забудь о Рофе! Он кидает тебе крючок, чтобы позабавиться, а ты хватаешь его, как глупая рыбешка.
Роф наклонился и искал в снегу свой нож, который он выронил. Тирус сказал ему зловещим тоном:
— Помни, вы — союзники.
Нарочито небрежно Роф достал свой нож и сунул его в ножны. Его улыбка была зловещей.
— Конечно, колдун. Делай свою магию. Я не принесу вреда никому. Этот парень просто очень горяч.
Люди собирались вокруг них, расспрашивая, что произошло. Тирус, как будто вокруг и не было никого, кроме Рофа, сказал, пристально глядя на него:
— Союзник, ты слышишь меня? Если мы выживем, то все. Ссоры только на руку врагу. Помни: тот, кто оскорбляет моего друга, будет моей жертвой.
Роф поспешно сказал:
— Никаких оскорблений. Я только…
Эрейзан опять рванулся из рук Тируса в ярости и Тирус прокричал:
— Мы знает, что ты хотел сказать. Больше ни слова, если тебе дорога твоя шкура.
Джателла смотрела на все это молча, а когда случайно встречалась глазами с Тирусом, то в них вспыхивали теплота и понимание. Ссора уже начала затихать, когда Обаж спросил:
— В чем тут у вас дело?
Тирус обратился к Эрейзану, не обращая внимания на дворянина:
— Он придержит свой язык, а ты придержи свой гнев. Согласен?
Акробат неохотно кивнул. Тирус отпустил его и направь подальше от Рофа.
— Я спросил, что здесь произошло? — настаивал Обаж. — Если мы союзники, то я имею право знать.
Эрейзан вздрогнул, его кулаки сжались.
— Хочешь я покажу тебе, что здесь произошло?
Тирус вздохнул и встал между Эрейзаном и Обажем.
— Это личное дело, сэр Обаж. Какой бы ни была ссора между Рофом и Эрейзаном, она закончилась. Пусть они остынут оба. Нам пора двигаться.
Он махнул другу и его друг повиновался, как и все остальные, хотя и ворча про себя.
Когда взволнованных и испуганных лошадей приготовили для похода, Джателла подошла к Тирусу и спросила:
— Почему ты не остановил их своей магией?
— В этом не было необходимости. Обаж, может быть, и дурак, но это не причина воздействия на него моим искусством.
— Ты опять доказал, что не похож на него, — сказала Джателла и Тирус понял, что она сравнивает его с Врадуиром. — Я не думаю, что он бы думал о том, как сохранить тайну друга от окружающих или не старался сохранить жизнь друга.
— У Врадуира нет друзей, — бей выражения сказал Тирус. — Он предал друзей и родных за власть. Другими словами, он убил всю любовь, которую мог дать или получить.
— Ты дал ему однажды любовь, — сказала Джателла. — И твоя любовь была отвергнута. Но твоя собственная любовь полностью разбита?