лапа зверюшки, настолько каменистой и бесплодной была здесь почва, Маттотаупа остановился.
Здесь росли редкие деревца. Они были кривыми, малорослыми, замшелыми и растрепанными. Ветер просвистывал их насквозь. Поверхность снега, задержанного среди камней, взялась ледяной коркой. Бесприютным и враждебным что человеку, что зверю казалось это место.
Маттотаупа прощупал все вокруг глазами и потом направился, ступая лишь на камни и не оставляя следов, к большому валуну. Осторожно отделил от земли примерзший слой мха, соединявший валун с почвой, приподнял камень, и Харка по знаку отца подложил под края валуна два меньших камня, чтобы он не упал назад.
На том месте, с которого индеец приподнял камень, зияла темная дыра.
– Спустимся здесь.
Вход был узким только наверху, а ниже стало удобнее. Те два меньших подложенных камня Харка вытянул из-под валуна, и входная дыра снова закрылась, а моховая оторочка аккуратно легла на старое место. Было такое впечатление, что этот ход был проделан вручную и искусно замаскирован камнем.
Маттотаупа ловко спустился в пещеру, и Харка без труда последовал за ним, потому что в скалах было за что зацепиться. В темноте вся надежда была на осязание. Оба индейца изрядно углубились в недра и наконец очутились на скрещении путей, и Маттотаупа свернул в сторону. Там он остановился и сказал Харке:
– Тот вход, по которому мы спустились, ведет вниз, к водопаду. Но перед ним разветвляется еще раз; это важно, потому что ответвление, к которому мы сейчас двигаемся, тоже имеет выход наверх, под корнями дерева. Но туда я тебя сейчас не поведу; однако ты запомни. А под водопадом есть одна ниша в скале…
– Я ее знаю.
– Хорошо. Значит, ты посвящен. Но я сейчас с тобой пройду путем, который не знает ни одна живая душа, кроме меня, и никто не узнает, кроме тебя.
Маттотаупа свернул в новое ответвление. Продвигаться вперед здесь было трудно. Камни легко крошились. В некоторых местах проход был почти завален. Маттотаупе приходилось сперва осторожно разбирать завалы, чтобы пройти дальше. Воздух становился удушливым. Харка чувствовал, как его мутит, и заметил, что движения отца тоже замедлились, когда он откатывал упавшие камни. Но Маттотаупа не позволил ни себе, ни Харке остановиться, потому что они могли задохнуться в отравленном воздухе.
Ход, по которому они продвигались, шел то вверх, то вниз и наконец привел к расширению. Отсюда опять уходил узкий ход. Харка вдохнул воздух – здесь он был свежее. Вместе с тем он ощутил нечто новое. Под руку ему попалось что-то вроде кости.
Маттотаупа присел. Харка сел рядом с отцом, который возился со своим огнивом. Вспыхнули искры, и Маттотаупа поджег кусочек сухого навоза бизона; индейцы часто использовали его как горючий материал для поджигания стрел.
Пещера оказалась просторнее, чем Харке казалось в темноте. В свете маленького пламени он сразу понял, что держал в руке. Вокруг валялись кости животных, в том числе два огромных медвежьих черепа – даже больше головы гризли. Кости были преимущественно старыми, давно высохшими и выцветшими. Взгляд Харки скользнул дальше и наткнулся на человеческий череп с проломом наверху.
Маттотаупа поджег кусочком навоза свою трубку, кусочек догорел, и снова воцарилась темнота. Тишина была настолько полной, что давила, и слух тосковал хоть по какому-нибудь сигналу.
– В этом и заключается колдовство пещеры, – прошептал Маттотаупа. – Никто никогда не видел Большую Медведицу, но она существует и живет в этой горе. Она живет с незапамятных времен. Ты это знаешь. Ее сын был человеком и родоначальником племени Большой Медведицы. Он мой и твой предок.
Маттотаупа сделал паузу.
– Здесь… – шепотом продолжал он и взял руку Харки, чтобы провести ею по полу, – здесь – ты чувствуешь? – рассыпаны крупицы. Это золотой песок. Может быть, Медведица убила человека, который когда-то нашел эти россыпи. Я сейчас возьму с собой немного. Мы потомки Медведицы, поэтому мы в доле как наследники ее владений. В этих горах есть золото, у источника водопада, к которому я приводил тебя два года назад. В одну из щелей, из которых вытекает вода, достаточно просто просунуть руку… Ну вот, теперь ты знаешь достаточно.
– Я тоже нашел золото в стенной нише, – признался Харка.
Маттотаупа повернулся к сыну всем корпусом. Харка почувствовал в темноте это движение, и ему даже почудилось, что он ощущает взгляд отца.
– Ты нашел… – тихо сказал Маттотаупа. И осекся на полуслове.
Сквозь темноту и гнетущую тишину из недр горы донесся звук, от которого Харка вздрогнул. То был глухой, хриплый, устрашающий рык, многократным эхом обежавший все ходы подземелья.
– Харка!
Словно преследуемый призраками, Маттотаупа ринулся назад к тому проходу, через который они с мальчиком сюда проникли, и Харка бежал за ним. Ход был слишком узкий, чтобы в него могла проникнуть Медведица, но внушенный с раннего детства страх перед колдовскими чарами охватил в этот миг обоих, Харку тоже, так что они не могли остановиться. Удушающий отравленный воздух проник им в легкие, обоих прошиб пот. Они двигались слишком быстро, чтобы соблюдать осторожность, и камни сыпались на них сверху. Те секунды, когда они не могли пробиться сквозь завал, они пережили как безотчетный ужас, какой бывает только в кошмарах. Но наконец-то добрались до скрещения ходов. Добежав до выхода, Маттотаупа быстро поднял камень и подложил под него предохранительные камни.
Харка подхватил свое бизонье одеяло, оставленное здесь у выхода, и оба выбрались наружу. Их снова окружали ветер, свет, обледенелый снег и скрюченные деревца.
Водворив валун на место, Маттотаупа и Харка, измученные, сели на камни. Капли пота собрались у них на лбу и на затылке.
Маттотаупа снова зажег свою трубку.
Выкурив ее до конца, он начал:
– Не знаю, может быть, Медведица хотела сказать мне, что я действовал неправильно, приведя тебя, мальчишку, в ее царство. Не знаю. Я впервые в жизни слышал ее рев. Шаман дакота якобы однажды видел ее, один единственный раз, и не здесь, а по другую сторону горы, на севере. – Маттотаупа сделал глубокий вдох. – Я говорил тебе, что ты должен узнать тайну. Ты ее узнал. Я сказал, хау.
Маттотаупа выбил свою трубку, встал и пустился с Харкой в обратный путь. Он снова шел со множеством хитростей, запутывая след; они наконец добрались до скалистой стены, в которой находился главный вход пещеры. День уже перевалил за половину.
Им не пришлось долго искать Рыжего Джима. Он сидел рядом с этой скалой, упершись ногами в камень известняка, вросший в землю, откинувшись спиной на скалу. Лицо его осунулось и было пепельно-серым, взгляд казался безумным. Ничего