крайней мере, следов её Комлеву обнаружить не удалось. Может, она и не приходила вовсе, и все Комлеву только показалось?
48
На рассвете Резника разбудила неуклюжая возня Комлева и повеявшая снаружи прохлада, проникшая за полог с его появлением.
В тусклом свете небольшой лампочки электрокамина он увидел потухшие глаза Степана, рассеянно шарящие по полу их логова.
— Ну что? — спросил Резник.
— Да не пришла, зараза. Как учуяла, что её ждут.
Резник повернулся набок, продолжая смотреть, как Степан укладывается на ночлег. Смутная тень его фигуры мрачно шевелилась на сомлевших стенах.
— И что теперь?
— Не знаю. Может, она вернется, а может, нет. К ней же в голову не залезешь.
Степан заворочался на своей постели, укутываясь плотнее в спальный мешок.
— Завтра будет видно, — сказал и через несколько минут уже тихо посапывал. Вслед за ним уснул и Резник.
Утром можно было не торопиться: опалубка у них готова, бетон обещали лишь к десяти, а то и к одиннадцати.
Они встали в девять, не спеша позавтракали. Степан во всех подробностях описал прошедшую ночь, мытарства Финки, его видения.
— И все же мне кажется, она была, приходила, я её чувствовал, хотя и не видел, — с жаром рассказывал Степан. — Не знаю, как объяснить, но у меня нюх на добычу. На охоте, бывало, идешь, ни одна волосинка на тебе не шевельнется, ни один мускул не дрогнет, а закричит где куропатка, — как застынет сердце, и жила на правой икре задергается дробно: дерг-дерг, дерг-дерг. Ощущение испытанное, проверенное — верное. И вчера такая же оказия: не успокаивается жила, дергается, хоть волчицы не видно. Хитрая зверюга.
Резник тоже сожалел, что не удалось пугануть волчицу. Завтра, послезавтра, через несколько дней она может вернуться, и тогда Юрке опять придется несладко.
— Ну что ж, — поднялся из-за стола Степан, — пойдем еще раз проверим опалубку, держится ли?
Вышли. Пустынный двор еще не пробудился. Строители как обычно подъедут к десяти. Колька с Женькой вчера свое закончили, сегодня будут снова ловить Казаряна и выпрашивать новый наряд. А они со Степаном, скорее всего, махнут обратно в Косалму — доводить другую дачу до ума, а там, по словам Степана, работы до Нового года хватит.
Бетон привезли, как Комлев и просил, к одиннадцати. Два куба. Машину подогнали вплотную к яме. Бетон съерзнул с кузова, даже не залипнув по краям. Осталось только выровнять дно, что они и сделали за час с небольшим.
Комлев спустился вниз и торцом доски окончательно распланировал верхний, еще не застывший, бетонный слой. Железные штыри для вязки каркаса втыкал Резник: у него руки подлиннее, но и ему приходилось перегибаться через опалубку, чтобы вогнать их в самое чрево бетонного пола.
Казарян появился почти в три. Они как раз закончили. Как всегда внимательно осмотрев работу, он остался доволен: все шло, как надо.
— Пока все будет застывать, сделаете, наверное, вокруг дома в Косалме отмостку. До выходных успеете, а после выходных продолжите снова здесь: погоните стены, накроете яму. Как думаешь, Степан, вот тут не лучше ли будет… — он увел с собой Комлева, и Виктор вернулся в сарай переодеться и собрать вещи: Казарян сказал, что сразу же его и увезет — завтра не придется с утра колотиться.
Когда дорожные сумки его были готовы, упакована посуда и в рулон свернуто постельное, Резник сел на скамейку и обвел глазами свое временное пристанище.
Конечно, это не домашний уют, о нем еще мечтать и мечтать, но что-то дорогое, думалось ему, он оставляет здесь. Какую-то, хоть и малую долю себя, расстаться с которой даже теперь не так уж и легко. Все-таки он в эти скромные стены перенес часть своего дома, своей родины, своей души. И она еще долго, может быть, будет витать в этом воздухе, напоминая здешним обитателям, что когда-то тут по иронии Судьбы или по велению Рока несколько странных дней пребывал некто мытарствующий божий человек, который
…Сорвался в даль за тыщу милей Не от работы и семьи, А оттого, чтобы не вили С него веревки холуи. И оттого, чтоб не душили, И чтоб не лезли в душу все, Достаточно глотнул он гнили И скверны в гиблой пустоте. Достаточно душа страдала И унижалась каждый день, Достаточно любви не знала И пряталась в глухую тень…
Как нарочно по улице Казарянов «джип» полз, как черепаха. И хотя Резник окончательно не попрощался с Лехнаволоком, ему было не по себе проезжать мимо дома Ирмы (Женька, должно быть, вчера снова крепко набрался и полночи, раздувая грудь, протяжно выл «Ой, на гори два дубкы»), дома деда Митрофана (дождется ли он на этот раз свою внучку?), мимо улицы, где стоит дом Елены. Тяжело оставлять позади покосившийся магазин с высоким крыльцом, осевшую и поблекшую на солнце лачугу вечного бича Пашкина, самый крайний в Лехнаволоке двор щедрого Юрки-хохла.
Колька Малой, скорее всего, весь день проваландается в постели Ирки, вечером заскочит к Женьке напомнить о предстоящей работе, завернет поздороваться к Пашкину: «Дядь Саш, привет!», отметится, как положено, у Юрки и зависнет в конце концов как настоящий местный житель на остановке, развлекая трех вечно скучающих девиц: Ирину, Дашку и Галку, пока резко налетевший с озера прохладный ветер не смахнет их с панели, не раскидает по своим дворам, чтобы потом накрыть плотным чернозвездным покрывалом весь засыпающий Лехнаволок.
«В это время мне, — думал Виктор, — придется нежиться в другом месте, мечтать о другой жизни и видеть сон, в котором я, хохол неприкаянный, возвращаюсь обратно домой. Но это будет уже совсем другая история, мало кому, наверное, интересная».