Я пришел к выводу, что лучше всего встретиться с Аристотелем в то время, когда он обучал юного Александра, сына македонского царя Филиппа II. Аристотель, должно, быть, считал Македонию отстало;: страной, хотя при дворе и говорили на аттическом диалекте. Возможно, ему надоели македонские землевладельцы, грубовато-добродушные охотники на оленей, и он истосковался по ученым собеседникам. А так как он, вероятно, считал, что македонцы недалеко ушли от варваров, знакомство с еще одним варваром не было бы ему так неприятно, как если бы это случилось в Афинах. Конечно, чего бы я ни добился от Аристотеля, результат зависел бы от кривизны пространства-времени.
Я не сказал своему шефу всей правды. Хотя из расчетов и следовало, что кривизна, скорее всего, положительная, тем не менее, стопроцентной уверенности у ем нас не было. Возможно, мои усилия почти не повлияют на ход истории, а возможно последствия, подобно кругам на воде, будут распространяться дальше и дальше.
В последнем случае существующий мир исчезнет как дым, по выражению моего шефа.
В тот момент я ненавидел существующий мир и глазом бы не моргнул, если бы он исчез. Я собирался создать другой мир, намного лучше, и наслаждаться жизнью, вернувшись в него из прошлого.
Проведенные ранее эксперименты доказали, что я смогу перенестись в древнюю Македонию, задав время с точностью до двух месяцев, а место с точностью до половины парасанга. В машине времени было устройство, позволяющее переносить путешественника в любое место земного шага, и защитное приспбсоблeние, которое помещало его над поверхностью земли в тoчке, не занятой каким-либо твердым телом. Расчеты показали, что я пробуду в Македонии около девяти недель, а затем буду отброшен обратно в настоящее.
Приняв решение, я тут же взялся за дело. Я ПoЗвoнил по телефону своему шефу — помните, что такое телефон? — и помирился с ним. Я сказал:
— Фред, я признаю, что погорячился, но пойми, это мое детище, мой единственный шанс стать всемирно известным ученым. Я мог бы получить за свое открытие Нобелевскую премию.
— Конечно, Шерм, я все понимаю, — сказал он, — когда вы вернетесь в лабораторию?
— Ну… э… а как насчет моих сотрудников?
— Я отложил решение на случай, если вы передумаете. Так что, если вы вернетесь, все будет сделано, как мы договорились.
— Вам ведь нужен отчет по проекту А-27? — сказал я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул.
— Конечно.
— Тогда пусть механики не трогают оборудование, пока я не напишу отчет.
— Хорошо, я еще вчера запер лабораторию.
— Прекрасно. Я бы. хотел засесть в лаборатории, и чтобы меня никто не трогал, пока я не выдам отчет.
— Вoт и хорошо, — ответил он.
Я начал готовиться к перемещению, и первым делом купил у театральных костюмеров платье античного путешественника. Наряд состоял из туники, или хитона, длиной до колена, короткого плаща-хламиды, какой носили всадники, котурнов с плетеными ремешками, сандалий, широкополой войлочной шляпы и посоха.
Я перестал бриться, хотя у меня было слишком мало времени, чтобы отпустить приличную бороду.
Помимо этого в мое снаряжение входил кошель с монетами той эпохи, в основном золотыми македонскими статирами. Некоторые монеты были настоящими, я приобрел их у фирмы, торгующей нумизматикой, но большую часть монет я сам отлил ночью в лаборатории. Я позаботился о том, чтобы взять достаточно денег для безбедной жизни в течение девяти недель. Это было нетрудно, потому что покупательная способность драгоценных металлов в античном мире была в пятьдесят раз выше, чем в моем времени.
Я надел тяжелый пояс с кошелем прямо на голое тело. На этом поясе также висело метательное орудие, так называемое ружье, о котором я Вам уже рассказывал. Такое маленькое ружье, как мое, называется пистолет или револьвер. Я не собирался никого убивать и достал бы ружье только в крайнем случае.
Я также взял несколько маленьких приборов, чтобы произвести впечатление на Аристотеля: карманный микроскоп, увеличительное стекло, маленький телескоп, компас, хронометр, карманный фонарик, маленький фотоаппарат, а также некоторые медикаменты.
Я собирался показывать эти предметы только с большими предосторожностями. Когда я рассовал все это снаряжение по кошелям и сумкам на своем поясе, оказалось, что я тяжело нагружен. На другом поясе поверх туники висел маленький кошелек с мелочью на ежедневные расходы и перочинный нож.
Я свободно читал по древнегречески и попытался усовершенствоваться в разговорной речи, прослушивая записи на говорящей машине. Я знал, что буду говорить с акцентом, но мы не могли узнать, как в точности звучал аттический диалект. Поэтому я решил выдать себя за индийского путешественника. Никто бы не поверил, что я эллин. Если бы я сказал, что прибыл с севера или с запада, ни один эллин не стал бы со мной разговаривать, потому что европейцев считали воинственными, но придурковатыми дикарями. Если бы я сказал, что приехал из Карфагена, Египта, Вавилонии, Персии или другой всем известном цивилизованной страны, возникла бы опасность, что я встречу кого-нибудь, знакомого с этими странами, и тогда мой обман был бы раскрыт. Сказать, откуда я прибыл на самом деле, было бы неблагоразумно, и я сделал бы это лишь в крайнем случае. Это привело бы к тому, что меня сочли бы лгуном или сумасшедшим, в чем, осмелюсь предположить, не единожды подозревали меня и Вы, Ваша милость.
Индийцем, однако, вполне можно было назваться.
В те времена эллины ничего не знали об этой стране, кроме нелепых слухов и того, что писал в своей книге Ктезий из Книда, пересказавший легенды об Индии, услышанные им при персидском дворе. Эллины знали, что Индия — страна философов. Поэтому мыслящие греки могли бы счесть индийца почти равным себе.
Какое имя придумать себе? Я решил назваться Зандрой, переделав на эллинский лад распространенное индийское имя Чандра. Я знал, что эллины все равно бы это сделали, так как у них не было звука «ч», и они добавляли греческие падежные окончания ко всем иностранным именам. Я не собирался называть себя своим настоящим именем, так как оно даже отдаленно не напоминало греческое или индийское.
(Когда-нибудь я должен буду объяснить Вам, какое недоразумение привело к тому, что в моем мире гесперидов называли индейцами). Меня очень беспокоило то, что мой костюм был совершенно новым и чистым.
Он совсем не был поношен, а я едва ли мог обновить его в Брукхейвине, не привлекая внимания. Я решил, что если это вызовет расспросы, я отвечу: да, я купил его, приехав в Грецию, потому что не хотел, чтобы мой национальный костюм вызывал подозрения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});