конверт.
– Преподобный Девенпорт, – проговорил Нэйлер. – Тот еще тип. – Он пробежался глазами по страницам: список жалоб на преследования пуритан правительством и разные порочащие короля сплетни. И добрался до конца. – Подписано «Д. Дж.». Кто это?
– Принадлежность этих инициалов не установлена. Но, судя по содержанию, это пуританский проповедник преклонных лет, некоторое время живший с Девенпортом.
– Уильям Хук?
– Так я полагаю. Он описывает встречу с губернатором Уинтропом и несколькими видными представителями Нью-Хейвена, которая состоялась два воскресенья назад и приняла, похоже, неудачный оборот. И будьте любезны более внимательно взглянуть на самую последнюю часть.
Почерк был бисерным, строчки сливались одна с другой ради экономии бумаги, но вполне разборчивым. «Прошу, передайте привет моим родственникам, упомянутым в одном из ваших последних посланий, и ознакомьте их с содержанием сего, насколько сочтете нужным. Скажите, что их друзья здесь в здравии».
Нэйлер поднял глаза на Нокса:
– Его родственники? Уж не Уолли и Гоффа имеет он в виду?
– Почти наверняка. Уолли – его шурин, Гофф – муж племянницы. В числе «друзей» определенно присутствует Фрэнсис Гофф. Внутри конверта нашлось еще одно послание.
Секретарь передал ему записку жестом, в котором, что необычно для него, присутствовала некая вычурность. Написана она была совсем другой рукой – нетренированной, почти детской.
– Один из наших агентов доложил, что дом Уилсона за день до намеченного отплытия корабля навещала женщина. Она описала ее как особу лет двадцати с чем-то, худощавую, бедно одетую. Но при этом неизвестная была явно не дура – сумела уйти от нашей шпионки, затерявшись в городе.
– Фрэнсис Гофф, – промолвил Нэйлер. Он поднес записку к носу и понюхал. У Сары была привычка опрыскивать любовные письма духами, но от бумаги Фрэнсис не пахло. Но это вполне естественно, она же добрая пуританка. – Нам известно, где она живет?
– Жила в Суон-Элли вместе с Хуками. Но они явно проведали про арест Уилсона и снова переехали.
Нэйлер грохнул по столу кулаком с досады.
Быстро разобравшись с корреспонденцией, накопившейся за время его отсутствия, он отправился в Вустер-хаус, чтобы повидать лорд-канцлера и доложить о событиях в Делфте.
– Еще у нас есть новые сведения, подтверждающие, что Уолли и Гофф все еще находятся в Америке, – добавил он, закончив. – Почти наверняка в Нью-Хейвене, живут под крылышком у Девенпорта и его друзей.
– Вы же говорили, что они должны быть в Голландии?
– Я допускал такую возможность. Но мне сдается, что нам снова следует сосредоточить свои усилия на Америке.
– Что предлагаете?
– Я пришел к выводу, что государственный секретарь Морис был прав. Задача требует организации настоящей экспедиции. Больше никаких ставок на местные поисковые отряды. Нам следует двинуться прямиком на Нью-Хейвен и разрушать этот городишко до тех пор, пока его жители не согласятся выдать преступников.
– Нам? Кто будет руководить этим предприятием?
– Я бы снова предложил себя, если позволите. Но на этот раз я не вернусь, пока не достигну цели.
– Уолли и Гофф, – простонал Хайд. – Уолли и Гофф. Я уже предупреждал вас. Вы рискуете допечь всех своей настойчивостью в этом деле. Когда с тремя арестованными в Голландии цареубийцами будет покончено, получится, что мы казнили тринадцать человек. – Клерк порывался было возразить, но Хайд вскинул руку. – Этого достаточно, мистер Нэйлер. Дух времени переменился. Народу начинают надоедать кровавые зрелища. Нам грозит опасность сотворить из убийц мучеников. Если Уолли и Гофф попадут к нам в руки, им, разумеется, придется заплатить определенную законом цену. Но я категорически запрещаю вам тратить всё новые государственные ресурсы ради этой бесплодной затеи. Я ясно выразился?
– Разумеется, милорд.
Но пока Нэйлер раскланивался, прежде чем выйти из комнаты, его изворотливый ум уже вращался вокруг Уолли и Гоффа, ища новые способы заманить их в ловушку.
Дата тройной казни была намечена на 19 апреля, субботу, чтобы собрать наибольшее количество зрителей. Рано утром склоны вокруг Тайберна заполнили тысячи зевак и обычная для таких зрелищ публика: продавцы пива, рома, устриц, пирожков и тому подобного. Взрослые сажали детей на плечи, чтобы было видно лучше. Нэйлер наблюдал, и ему не показалось, что лондонская толпа существенно утратила интерес к потрохам и крови.
Народу собралось столько, что куски плетня, на которых волокли осужденных, не могли проехать, и приговоренным пришлось проделать последнюю часть пути пешком: Оки был первым, за ним полчаса спустя последовал Баркстед, удостоившийся самых громких насмешек, замыкающим шел Корбет. Пленников завели на установленную под эшафотом телегу, сняли с них парики и накинули на шеи петли. Жаровни, на которых калились железные щипцы, весело пылали под весенним солнцем. Каждый из приговоренных произнес последнее слово; Оки метнул стрелу в Даунинга («тот, кто был прежде моим капелланом, преследовал меня до самой могилы») и призвал толпу поддержать короля. Затем Баркстед выкрикнул: «Господи Иисусе, прими наши души!» Лошадь стегнули по крупу, телега двинулась вперед, а приговоренные повисли в ряд на веревках.
Но толпа – причудливая тварь, каждая со своим характером, двух одинаковых не бывает, как подсказывал Нэйлеру опыт. Когда палач приступил к потрошению, над Тайберном повисла странная тишина, и клерк убедился в правоте Хайда – людям это зрелище действительно опротивело. Они начали расходиться задолго до четвертования и помещения голов в кипяток. А когда на следующий день части тела Оки в качестве награды за раскаяние были переданы его семье для христианского погребения, на похороны в Степни собралась такая куча народа, что церемонию пришлось прервать из опасения уличных беспорядков, и останки втайне предали земле в пределах Тауэра.
В следующий понедельник, когда Нэйлер вошел в коридор Тайного совета, Хайд его уже ждал.
– Разве я не предупреждал вас, что это могло случиться? Вчера нам пришлось перевести его величество в Хэмптон-корт из соображений безопасности. Больше никаких казней. Посему, если мы обнаружим некоего цареубийцу, с ним следует разделаться иными методами.
Нэйлер удивленно посмотрел на него:
– Вы хотите, чтобы я отправил за океан наемных головорезов, чтобы они их убили?
– Почему нет? Главное, чтобы в этом не могли обвинить нас.
В течение весны и лета Нэйлер продолжал собирать свой поисковый отряд. Весть о поимке Баркстеда, Корбета и Оки заставила беглецов испуганно затаиться. Даунинг сообщил о смерти еще двоих. Валентайн Уолтон, женатый на сестре Кромвеля, коротал свои последние дни, зарабатывая на жизнь в качестве садовника, и раскрыл истинную свою личность на смертном одре. Томас Челлонер, как оказалось, скончался в Мидлбурге год с лишним назад. В живых оставались лишь семеро подписантов смертного приговора; Эдмунд Ладлоу, живущий в швейцарском Веве под псевдонимом Эдмунд Филлипс, и Уильям Сэй, тоже