Читать интересную книгу Заговор генералов - Владимир Понизовский

- Отворите.

Засов лязгнул. Арестант не пошевелился.

- Какие будут просьбы? Желания?

На заключенном была матросская роба. В вырезе ворота - полоски тельняшки. Повернул голову. Уперся, будто ударил ненавидящим взглядом. Керенский отступил. Вспыхнуло чье-то: "Кричащий во гневе - смешон, молчащий - страшен!" Приказал:

- Удвоить в этом отсеке караулы!

Посмотрел в следующий глазок. Пожилой бородач мерно вышагивает из угла в угол. Знакомая фигура. Керенский оглянулся на начальника тюрьмы. Тот перелистал журнал:

- Новенький. Доставлен накануне: Луначарский Анатолий Васильев.

"Как же сам-то не признал?.. Давние знакомые".

- Отоприте.

- Александр Федорович? - улыбнулся, блеснул стеклами пенсне заключенный. - Какими судьбами? Тоже - в тюрьму?

"Этот хоть разговаривает".

- Вы должны понять нас правильно, Анатолий Васильевич: dura lex, sed lex [Закон суров, по это пакон (лат.)].

- Позволю себе заметить, господин временный министр временного правительства: finem respice [Не забывай о конце (лат.)]. Жестокость последний ресурс рушащейся власти. Надеюсь, вам известны эти слова героя Парижской коммуны Вар-лена? - И насмешливо-любезно осведомился: - Какие у вас будут на будущее просьбы и пожелания?

Как пощечина! "Ну, погодите, милейшие!.." Керенский покинул "Кресты" в самом отвратительном расположении духа. Зачем он, собственно, приезжал? Надеялся увидеть сломленных?.. Их не сломишь!.. Однако польза от визита есть: они ожесточили его сердце. Теперь он будет беспощаден!..

В голове шумело, и это мешало сосредоточиться, а день предстоял, как всегда, загруженный, расписанный по минутам. С утра - речь на съезде губернских комиссаров Временного правительства. Кабинет с учетом "пожеланий общественности" решил провести реформу местного самоуправления - ограничить деятельность городских, уездных и прочих Совдепов, предоставив правительственным комиссарам такие полномочия, какие были при царе у генерал-губернаторов. Комиссары по своей воле смогут распоряжаться и частями местных гарнизонов. Два месяца назад во ВЦИК подняли бы вой. Теперь проглотят.

После речи на съезде комиссаров - встреча с Френсисом. Нужно, чтобы посол посодействовал в скорейшем получении Россией долларового займа: денег в казне нет, каждый день содержания армии обходится в пятьдесят миллионов, а нюньско-шольское наступление-отступление сожрало более двух миллиардов. Родзянки же с рябушин-скими только обещают потрясти мошной. После обеда заседание правительства, на котором он утвердит закон о разгрузке Петрограда. Закон щекотливый. Надо привести в боевую готовность гарнизон, вызвать пару казачьих полков с фронта: по "плану разгрузки" предусматривается выдворить из столицы наиболее зараженные большевизмом заводы с Выборгской стороны, из-за Нарвской заставы, с Васильевского острова. Рабочим будет предъявлен ультиматум: или отправляться вслед за своими заводами, или - на улицу. Министр внутренних дел доложит также план выселения из Питера лиц, "представляющих опасность". Конечно, в первую очередь опять же большевиков. В Малахитовом зале Керенский намеченные законы проведет. А вот как встретит их улица?.. Пока не подойдут надежные части, надо держать все в секрете. И наконец, он обсудит с министрами ход подготовки к совещанию в Москве.

Он поставил условие: среди двух тысяч делегатов не должно оказаться ни одного большевика. Отдельного представительства партии не имели. Большевики могли просочиться только в общую делегацию ВЦИК. Неожиданно они сами помогли Керенскому: официально заявили, что считают Государственное совещание вредным для интересов пролетариата и России. Министр-председатель повелел Чхеидзе, чтобы тот, как председатель ВЦИК, лишил большевиков права войти в состав делегации Совдепов и тем самым присутствовать на.совещании в Москве. Чхеидзе послушно согласился.

Да, день предстоял напряженный. А голова, хоть проглотил целую горсть облаток, гудела, подобно колоколу. И засела в мозгу язвительная фраза из столь любимых Керенским латинских изречений, но произнесенная в камере "Крестов" Луначарским: "Finem respice" ("He забывай о конце")...

3

Начальник штаба Ставки доложил главковерху:

- На юге, в Румынии, происходит концентрация австро-венгерских войск. Однако меня особенно тревожит переброска новых германских дивизий на западный берег Двины, в непосредственной близости от Риги. Разведка сообщает, что эти дивизии сняты с Западного фронта.

- Что вы предлагаете?

- Принять безотлагательные меры к укреплению передовых позиций и выдвинуть резервы ближе к рубежам, во второй эшелон.

- Согласен.

- Вот сводки о случаях братания русских и вражеских солдат.

- Я же приказал открывать по братающимся огонь! - сердито процедил Корнилов.

- Для этой цели мы можем использовать только ге-оргиевцев и "батальоны смерти", строевые подразделения отказываются стрелять.

- Подготовьте циркуляр.

Лукомский молча кивнул и направился к двери. Не успел он выйти, как в кабинете объявился Завойко. В обязанности ординарца входило наводить порядок в комнате и на столе верховного главнокомандующего. Вот и сейчас он собрал в стопку разрозненные бумаги. Глянул на донесения:

- Всё братаются? - И тут же откомментировал: - Наполеон говорил, что существуют два способа усмирить взбунтовавшуюся армию. Первый - распустить ее всю, до последнего солдата; второй - омыть ее кровью виновных. Третьего способа нет.

- Я уже приказал: стрелять!

- Правильно: сердоболие к отдельным преступникам - жестокость по отношению ко всей армии, - одобрил Завойко. - Но так можно перебить все свои полки, потому что солдаты воевать не хотят.

- Хм... - насупился Корнилов. - А вы что предлагаете?

- Как и Наполеон, тоже два способа. Первый - придумать такой лозунг, который задевал бы за сердце даже самого темного солдата. Скажем... - он почмокал сочными губами. - "Через горы трупов русских героев ты протягиваешь братскую руку убийце-врагу!" А?

- Воюют не словами.

- Имеется и второй способ. Более радикальный. Скажите, ваше высокопревосходительство, июльское отступление было нам во вред или на пользу?

- Что значит: "на пользу"? - с подозрением посмотрел на ординарца Корнилов. - Армия потеряла больше ста пятидесяти тысяч штыков! Отдала противнику обширные территории и огромные трофеи!

- Зато вы, Лавр Георгиевич, стали главковерхом, на фронте введена смертная казнь, а главное - мы разделались с большевиками. Нет, я считаю, что наше июльское поражение следует рассматривать как благодеяние для России. Оно прозвучало набатом к объединению всей страны.

- Н-не понимаю, - Корнилов пригнул голову, будто собираясь боднуть своего собеседника. - Не понимаю.

- Когда и где ожидается ближайшее наступление неприятеля?

- Возможно, в Румынии. Скорей, здесь, под Ригой.

- Оно-то и может стать вторым и решающим сигналом. Но к этому разговору, ваше высокопревосходительство, мы еще вернемся.

Завойко старательно щеткой стряхнул пылинки с сукна стола.

Глава седьмая

9 августа

1

И снова на Спиридоновке говорили-говорили. Похоже было, что каждый из трехсот господ, собравшихся в особняке Рябушинского, жаждал щегольнуть красноречием.

- Народ-богоносец, великий в своей простоте, подпал под власть утробных материальных интересов!..

- Старые связи, коими Россия держалась, рассыпаны, а нового ничего не создано!..

- Мы, как представители партии, всегда защищавшей принципы государственности и законности, полагаем, что...

- Попытка поставить революцию выше России оказалась гибельною!..

Запомнить, кто именно и что изрекает, Антон был не в силах. А надо бы. Он достал блокнот и начал записывать, как когда-то на лекции. "Князь Трубецкой: Необходима сильная национальная власть... Шульгин: Ныне у нас не монархия и не республика - государственное образование без названия!.. Генерал Брусилов: От имени офицерского корпуса я заявляю..."

Милюков легко дотронулся до его руки:

- Вас не ангажировала какая-нибудь газета, мой юный друг? - Мы, все собравшиеся, договорились не выносить из избы...

- Нет, Павел Николаевич, - пряча блокнот, ответил поручик. - Это для себя. Столько знаменитых лиц. А в голове полнейшая сумятица.

Профессор негромко, даже не размыкая губ с зажатым в них мундштуком трубки, засмеялся. Отнял трубку:

- Вы когда-нибудь в Русском музее разглядывали, ну, скажем, Верещагина или Коровина вот так? - он поднес ладонь к самым глазам. - Хаос разноцветных мазков. А отойдите на десяток шагов от полотна - эпическая картина!

И на второй день профессор все так же сидел в дальнем углу, рядом с Антоном. Лишь после выступления генерала Алексеева, потребовавшего "оздоровления армии", он снова попросил слова:

- Мы услышали речь, исполненную глубокой государственной мудрости, сказал он, но тут же и смягчил требования генерала, придав им обтекаемость, и заключил: - Единственная подлинно культурная сила, созданная русской историей, - это ее надклассовая интеллигенция.