А Керенский утром двадцать четвертого октября выступил с заявлением на заседании Совета республики от имени Временного правительства:
- В настоящее время, когда государство погибает, находится на краю гибели, Временное правительство, и я в том числе, предпочитаем быть убитыми и уничтоженными, но жизнь, честь и независимость государства мы не предадим!..
...Двадцать пятое октября. Шпиль Петропавловской крепости рвет в клочья низкие тучи. Опускаются мглистые сумерки, и ярче становятся сполохи костров. За широким разливом Невы - темная громада Зимнего. Подступы к нему перекрыты баррикадами.
8 Петропавловской крепости расположился полевой штаб Военно-революционного комитета. Еще с утра, поднявшись вверх по течению реки, бросил якорь у Николаевского моста крейсер "Аврора". Последнее сообщение: в Неву вошел караван кораблей с десятью тысячами балтийских моряков.
9 часов 40 минут вечера. На крейсере "Аврора" звучит команда:
- Носовое, огонь! Пли!
Это условный сигнал к штурму. На Дворцовую площадь!..
В два часа ночи двадцать шестого октября было закончено составление протокола об аресте Временного правительства. Около трех часов Ленин встретился с членами Военно-революционного комитета. Они доложили Владимиру Ильичу, что Зимний дворец взят.
В этот самый час экс-министр-председатель в автомобиле, предоставленном американским посольством, на полной скорости удирал в Гатчину, в какой уже раз забыв о своей клятве умереть. День спустя он сделал последнюю отчаянную попытку с помощью Третьего конного корпуса - все того же Третьего конного под командованием того же генерала Краснова вернуть власть, а затем, переодевшись в женское платье, которое, кстати, очень .оказалось ему к лицу, покинул Гатчину за четверть часа до подхода революционных войск.
Великая пролетарская революция покатилась по стране. Она уже почти достигла и стен Быхова. Комендант женской гимназии-"тюрьмы" объявил текинцам и георги-евцам, что их узники свободны. Деникин переоделся в штатское платье, Лукомский - в куртку шофера, генерал Марков превратился в скромного унтер-офицера, генерал Романовский - чином выше, в прапорщика. Корнилов же стал убогим мужичишкой, беженцем из Румынии Ларио-ном Ивановым, что подтверждалось не только его зипуном, треухом и лаптями, но и официальной бумагой, выданной русским генеральным консульством в Одессе, с печатью и подписями, но, правда, без фотографии.
Вся эта разношерстная компания разными путями устремилась в одну сторону. Конечно же - на юг, на Дон. К атаману Каледину.
Парадокс истории: в конце тысяча девятьсот семнадцатого года в столице атамана войска Донского - Новочеркасске встретились Корнилов и его приспешники - Род-зянко, Пуришкевич, Милюков, Савинков - и Керенский. Следует отдать должное атаману Каледину: он принял всех, но Керенскому показал от ворот поворот.
Тогда же, в конце семнадцатого и начале восемнадцатого года, в Новочеркасске и Ростове-на-Дону началось формирование так называемой "Добровольческой армии", получившей у местного населения ярлык "Грабьармия". В состав ее полков, эскадронов и отрядов вошли исключительно офицеры, зажиточные казаки, представители "благородных", "цензовых" слоев.
От первого же натиска большевистских полков "Добр-армия" дрогнула, отступила от Новочеркасска и Ростова, очистила Дон и покатилась-покатилась на юг, на Кубань.
Атаман Каледин, не снеся позора, застрелился. Главнокомандующим стал генерал Корнилов.
И вот спустя еще два месяца его потрепанная, преследуемая по пятам красными полками армия подошла к Кубани, форсировала ее - и остановилась, накануне смертельного броска, у предместий Екатеринодара.
3
Батарея заняла позиции за стеной кирпичного завода. Командир устроил на крыше завода наблюдательный пункт.
Утро только-только занималось. Артиллеристы копошились у орудий, а он, приложив к глазам бинокль, старательно выискивал цели.
Ближе всего на этом, правом берегу Кубани выделялся одноэтажный дом беленая хата в три окошка по фасаду и в два по торцу, чем-то напоминающая командиру его родное жилище в Питере, на Полюстровском. То ли мазаными стенами, то ли вишнями... Двускатная крыша. Две трубы. У них - тоже двускатная, только вот труба - одна.
Хата стояла открыто, обрисовывалась на рассветном небе четко. Правее серела небольшая роща. Нет, это не цель. Да и жаль хаты... Командир перевел бинокль.
- Здорово, начальник! - услышал он голос позади себя.
Обернулся. Широко улыбнулся:
- Здравствуй, товарищ начдив!
- Почему голос не подаешь?
- Цели ищу, в кого палить.
- Дай-ка сюда!
Начальник дивизии взял у него бинокль, настроил линзы на свои глаза. Навел на избу в три окошка. Она сразу привлекла его внимание: стоит у скрещения дорог, коновязь, вбегают и выбегают фигурки. По всему видно штаб. Непонятно только, зачем так, на виду.
- Вот тебе и цель, Александр Долгинов. А ну-ка дай тряхну стариной!
Он сбежал с наблюдательного пункта к ближней гаубице и сам навел орудие на прямую наводку. Приказал:
- Заряжай!.. Огонь!
Первый разрыв взмел столб пыли в рощице правее избы. Путко внес поправку:
- Заряжай!.. Огонь!
Орудие содрогнулось. И в следующее мгновение Антон увидел: на месте крайнего окна по торцу хаты задымился черный пролом.
4
Генерал Корнилов сидел в комнате, когда невдалеке, за стеной, рвануло и вздрогнули стены. Он едва ушел досадливо повести головой, как ударило снова.
Расширившимися от ужаса глазами он еще увидел, как пробило окно и стену, как снаряд обрушился на пол, у самых его ног.
И тут же раздался черный взрыв.
Корнилов в этот момент был в комнате один. И убило его одного.
От взрыва ходики на стене остановились. Они показывали 7 часов 31 минуту.
За Кубанью, над плавнями, всходило солнце. Оно обещало по-настоящему весенний, щедрый на тепло день.