в битве за Трою, а сбежал и основал новый город, который впоследствии стал Римом. У моей империи было сто миллионов подданных, и я хотел совершать ради них великие деяния, но только не на поле боя.
В империи и провинциях царили мир и покой. За исключением двенадцати когорт в лагере преторианцев, бо́льшая часть двадцати пяти легионов и триста тысяч солдат базировались вдоль границ: их задачей была защита империи от нападений внешних врагов, но никак не внутренних. Провинции поставляли множество товаров, и самым важным из них было зерно из Северной Африки, главным образом из Египта. После падения Египта восемьдесят лет назад у нас всегда были гарантированные запасы зерна. Нам требовалось семь миллионов бушелей в год, и Египет мог поставить четверть от всего количества. Численность городского населения выросла, и наши крестьяне уже давно не могли прокормить его собственной продукцией. Сейчас бедняки, а их число составляло пятую часть городского населения, получали зерно бесплатно или со значительными льготами. Пшеницу раздавали неподалеку от Большого цирка. Постоянное пополнение запасов зерна жизненно важно для императора, отсутствие такой возможности – настоящее бедствие. Когда зерна не хватает на всех, начинаются бунты и грабежи, и кто знает, к чему это приведет? Я должен был позаботиться о том, чтобы в мое правление ничего подобного не случилось.
Сознавая необходимость выполнять свои административные обязанности, я регулярно встречался с моими главными советниками. Ими, естественно, были Бурр и Сенека, но они не всеведущи, и я не мог взвалить на них ответственность за принятие решений по всем вопросам управления империей. У меня был консилиум из специально отобранных сенаторов и наделенных моим доверием советников, с которыми я консультировался по юридическим и судебным вопросам. А судить мне приходилось многих. Во времена правления Клавдия все вопросы обсуждали публично, я же предпочел, чтобы предложения присылали мне лично в письменном виде. Я их внимательно изучал и так же в письменном виде выносил свое решение. Такая система исключала воздействие ораторского искусства, которое, пусть и в малой степени, могло на меня повлиять.
Консилиум также занимался общими вопросами, такими как общественный порядок, борьба с чеканкой фальшивых денег и спонсорство на гладиаторских играх в провинциях.
Чтобы было проще справляться с этим управленческим валом, я решил сделать несколько назначений. Аристократы не соизволили занять эти, по их мнению, подчиненные позиции, так что я остановил свой выбор на одаренных и дельных вольноотпущенниках, преимущественно греках. Секретарем по переписке с греками стал мой бывший учитель Берилл, другой вольноотпущенник отвечал за переписку на латыни. Писать мне напрямую имели право только губернаторы провинций, и мои секретари разбирались с их письмами, что, безусловно, было крайне ответственной работой. Дальше шли секретари, отвечающие за записки. Записки не так важны, как письма, и подавали их обычно представители греческих общин. Разбираться с ними я назначил Дорифора, красивого и располагающего к себе молодого мужчину с острова Кос. Секретарем, отвечающим за управление счетами и распределением доходов, назначил Фаона, еще одного очень способного и весьма находчивого вольноотпущенника. На такой пост лучшей кандидатуры было не найти. Эпафродит, тоже вольноотпущенник, стал секретарем, отвечающим за петиции. Легко догадаться, что петиций на мое имя приходило великое множество.
Встречи с секретарями неизменно проходили в расслабленной, дружественной обстановке. Атмосферу на заседаниях консилиума я бы такой не назвал. Все эти встречи и консультации отнимали массу времени, но я не считал возможным ими пренебрегать. Как бы то ни было, я знал, как вознаградить себя, – после всех дел, касающихся управления империей, возвращался к урокам игры на кифаре, изучению поэзии, да и сам занимался сочинительством стихов.
Со временем я собрал вокруг себя группу из молодых многообещающих поэтов и писателей. Я приглашал их во дворец, и мы на своих собраниях читали стихи и пили прекрасное вино.
С Октавией я виделся крайне редко, и только на официальных мероприятиях. Она изо всех сил старалась не смотреть на меня, потому что, когда это все же случалось, ее глаза были полны ненависти. Она не боялась, что я это замечу, нет; она не хотела, чтобы это заметили другие. Акте оставила свои покои, и я больше не мог проникнуть в замыслы матери, однако до меня доходили слухи, что мать все еще пытается подольститься к Октавии.
Акте, будучи вольна жить где пожелает, поселилась в другом крыле дворца и так вышла из-под влияния Октавии. Она сделала это постепенно, и потому ее переселение осталось для всех незамеченным. О нашей связи никто не знал, но она не могла оставаться тайной до бесконечности.
Какая разница, если даже узнают? Что в этом нового? У императоров во все времена были любовницы и любовники. Но дело было в нас, а не в обычаях. Я дорожил Акте и не хотел, чтобы она стала жертвой слухов или грязных сплетен. Признаюсь, я всегда был склонен к уединению, не очень-то любил впускать людей в свой мир и верил, что это поможет защитить все то, что я ценю и люблю. А я любил и ценил Акте больше всех, кого встречал на своем жизненном пути. Она дарила мне радость, сравнимую с той, которую дарит искусство. Рядом с ней я чувствовал себя на воле, мне открывались горизонты, и только собственные комплексы могли стать границами моей свободы. Рядом с Акте я был больше чем самим собой.
XL
На Марсовом поле возводили мои термы, а рядом с термами – гимнасий. Они соседствовали с термами Агриппы, но задумывались как более современные. Я нанял строителей и архитекторов, которые должны были воплотить в жизнь мою мечту о термах, сравнимых по масштабу с настоящим дворцом.
– Почему нет? – спросил я. – Высокие сводчатые потолки, прекрасная мозаика, симметрично расположенные залы. И хвала Зевсу, по-настоящему горячая вода!
Искусственно подогреваемая вода всегда лучше воды из естественных источников. Архитекторы и строители исполнили пожелание, и мои термы прославились горячей водой!
Рядом с термами возводили крытый гимнасий, при нем была длинная прямоугольная площадка для тренировок, которую окружали колоннады и скамьи для публики. Более того, я запланировал построить рядом библиотеку с нишами, в которых выставлялись бы настоящие произведения искусства. Гармония тела и разума – гимнасий должен был воплотить эту мою идею. Я надеялся привить римлянам вкус к греческому искусству и рассчитывал, что термы мне в этом помогут.
По другую сторону от терм вырастал амфитеатр. Он должен был превзойти размерами тот, что возвел из камня Статилий Тавр. Мой амфитеатр строили из дерева, а