жизни: Юлий Цезарь, Ганнибал, Птолемей и моя бабка Антония. Возможно, когда мы близки к смерти, нас посещают давно почившие и словно бы приглашают в свой мир. Последним мне явился Август, и, в отличие от других, я видел его ясно и четко, а лицо его было на расстоянии вытянутой руки от моего.
«Нет в многоцезарстве блага…» – прошептал он мне в ухо, кивнул и растворился в воздухе.
Август это знал, теперь же, как ни печально, узнал и я.
Итак, я шел по его стопам. Шел след в след за теми, кто на собственном опыте убедился, что разумно и крайне важно подреза́ть ветки на своем родословном древе. Не таким я хотел стать, но получалось, что в итоге стал.
Я добрел до своей кровати. Только сон мог разогнать все эти мысли и образы в голове. Только бы уснуть… только бы пришел сон…
Выпить я не рискнул, опасаясь, что действие продолжится и на следующий день, притупит реакцию и не даст в полной мере контролировать свои эмоции.
Я лежал в ожидании сна, и на меня волнами накатывало чувство вины, но мне все же удалось его унять. Я задал себе пару вопросов. Ты кем хочешь стать: страдающим от чувства вины выжившим или невинным мертвым?
Ответ был очевиден.
* * *
Пир устроили в специально отведенном для подобных торжеств зале. Установили несколько комплектов кушеток на девять человек, а в центре – большой стол, за которым расположились императорские дети и аристократы. Предполагалось, что это будет последний пир Британника за детским столом. Собственно, это и праздновали, ведь на следующий день ему исполнялось четырнадцать. На деле же это был последний пир в его жизни, а за каким столом, было уже не важно. Но знали об этом только мы с Локустой.
Список высокопоставленных гостей впечатлил бы любого: императорская семья (это естественно), сенаторы, судьи, ну и друзья, в их числе: Бурр, Сенека и его протеже Серен; Вителлий – кряжистый старикан, сохранившийся еще со времен правления Тиберия. Британник пригласил своих приятелей: племянника Сенеки Лукана, сына генерала Веспасиана и его соученика Тита и еще горстку почитателей.
Ко мне бесшумно подошла мать в том самом вышитом жемчугом и рубинами платье. Держалась она на удивление естественно, как будто и не знала, что на следующий день уже не увидит своего сына живым. Да уж, мы с ней семейка настоящих артистов. Стоит ли удивляться, что спустя годы я пересек черту и вышел на настоящую сцену?
– Решила надеть мой подарок, – заметил я.
– Подарок? – Мать небрежно повела плечом. – Весь императорский гардероб в моем распоряжении. Ты просто-напросто преподнес мне в дар то, что и без того мне принадлежит.
Какой смысл с ней спорить? Вся власть в моих руках, и ни к чему тратить энергию, чтобы в чем-то ее убедить.
– Жаль, что ты так на это смотришь, – просто сказал я.
Музыкантов усадили на почтительном (и заодно безопасном) расстоянии от гостей. В воздухе растекалась негромкая мелодия, сплетенная из звуков лиры, флейты и арфы. Рабы опрыскали зал благовонными эфирными маслами розы и лилий. Великолепное, девятилетней выдержки, вино подавали в серебряных кубках на высоких ножках. Вдоль стены выстроились амфоры с клеймами Альбано, и, глядя на них, гости могли не сомневаться, что вина на пиру будет более чем достаточно.
Британник ораторствовал в кругу своих друзей, которые только и делали, что ему льстили. Глядя на Тита, этого коренастого крепкого парня с бычьей шеей, легко было понять, что он – сын генерала. Лукан был более утонченным пареньком с живой мимикой, да и румянец у него на щеках появлялся слишком уж часто.
Пришло время всем занять свои места, и я должен был сказать несколько слов. Мать и отец Британника были мертвы, так что говорить от его имени мог только я. Я поприветствовал гостей и поздравил Британника, затем Лукан спросил, можно ли ему прочитать поэму, которую он сочинил ко дню рождения Британника. Позволение он, естественно, получил, и поэма оказалась на удивление хороша. А потом, сам не знаю, что на меня нашло, я вдруг сказал, что рад поздравить брата с совершеннолетием и что полагаюсь на его помощь в управлении империей. С моей стороны это было чем-то сродни извращению, но так уж вышло, эту речь я не готовил. Я понимал, что люди на следующий день припомнят мои слова, а сам притворялся, будто не знаю, какая участь ожидает Британника. После этой короткой речи я, испытывая неподдельное удовлетворение, занял место на императорской кушетке рядом с матерью, Октавией, Сенекой, Бурром и еще четырьмя сенаторами.
Я оглядел зал. Дегустаторы стояли за кушетками, подцепляли еду с каждой тарелки и отпивали вино из каждого кувшина. Передо мной поставили огромное блюдо с грибами. Дегустатор взял один с краю, прожевал с серьезным лицом, немного подождал и кивнул. Я переложил несколько грибов на свою тарелку, но есть, конечно, не стал. Британник то и дело на меня поглядывал. Да и мать тоже порой чуть наклонялась, чтобы посмотреть на мою тарелку.
Я все еще не знал, выполнит ли Локуста свою часть сделки. Дегустаторы в ту ночь были начеку. Что же отравлено? Подушки на кушетках? Или салфетки? Отрава не обязательно в еде. Яд могли добавить в эфирные масла, которые мы вдыхали. Он мог подниматься вместе с дымом от жаровен. Но отравленный воздух не выбирает жертву, он действует на всех. От этих мыслей мне даже стало трудно дышать.
Тут Британник встал и высоко поднял свой кубок.
– Хочу произнести несколько слов. Мои дорогие друзья, окружающие меня своей любовью, и моя дражайшая сестра Октавия, этот вечер не только мой, но и ваш. Будьте со мной на моем пути!
Он осушил кубок и опустился на кушетку. Вслед за ним выпили и все остальные. А спустя несколько мгновений по телу Британника пробежали судороги, и он скатился с кушетки на пол. Голова его запрокинулась, конечности дергались, но недолго, потом глаза закрылись и тело обмякло. Падая, он смахнул со стола тарелки и теперь лежал среди рассыпавшейся по полу еды.
Все словно окаменели. Потом двое-трое гостей сползли с кушеток и на нетвердых ногах побежали к выходу из зала. Тит, возлежавший за столом рядом с Британником, схватился за горло. Октавия на нашей кушетке открыла в немом крике рот и вытаращила глаза.
Взять ситуацию в свои руки должен был я. А кто еще?
– Не стоит так пугаться, – сказал я, откидываясь назад. – С ним, как с