Девушка на экране продолжала хвалить и поздравлять Ковалева, а в его лице всех сотрудников уголовного розыска, но Марина уже плохо воспринимала происходящее. Ее как будто ударили под дых. Даже голова закружилась.
– Что-то мне нехорошо…
– Здесь жарко, пойдем проветримся. – Подруга взяла ее под руку, вывела на улицу и посадила на скамейку. Сама села рядом и закурила.
– Думаешь, это как-то может повредить Ворону?
Марина вздохнула.
– Я не знаю. Просто он проболтался, а я намотала на ус и сказала тебе. А чем теперь это закончится…
Она замолчала.
– Вряд ли друзья этого Пашки смотрят передачи про милицию. – Лена выпустила облако дыма.
– Надеюсь, – тихо ответила Марина. – Я уйду, не прощаясь. Скажи, что разболелась голова.
* * *
Оскаленный вообще не смотрел телевизор. Вот в баньке париться он любил, и в этот раз договорился со своим постоянным напарником – Ящером, и примкнувшим к ним Кривым из нового набора. Они только пришли и выгружали обязательное сопровождение банных утех – водку пиво, вяленых лещей, колбасу, грилевого цыпленка.
– Телкам звонить? – спросил Кривой.
– Успеем, когда время подойдет, – ответил Оскаленный. – А то будут мельтешить, да по ушам ездить…
– Пар нормальный, – сказал Ящер, проверив парилку. – Давай пивка врежем, да пойдем.
Кривой включил стоящий на старом холодильнике в углу телевизор. Там пожилой милицейский майор рассказывал что-то про свою доблестную службу в уголовном розыске.
– Ты чего, ментовскими сказками заслушался? – усмехнулся Оскаленный. – Убери эту рожу!
– Так сегодня мусорской праздник, они со всех каналов фуфло гонят, – огрызнулся Кривой. – Сейчас концерт начнется…
– Он бы тебе показал концерт, – зло сказал Ящер. – Это Кузнец, спроси у пацанов, какие он им концерты задавал… Выключи на фер!
– Из прокуратуры пришла информация, что совершил это преступление человек, недавно освободившийся из мест лишения свободы. Проверили таких, и Буза оказался в их числе, – победно сообщил Кузнец.
– Постой! – приказал Оскаленный, и рука Кривого замерла на пульте.
– А ведь могли не обратить внимания, не придать значения. И опасные преступники остались бы безнаказанными…
– Выключай! – махнул рукой Оскаленный и экран погас.
Кривой разлил холодное пиво, Оскаленный залпом осушил бокал, но вспыхнувший в душе пожар не погас.
«Все в цвет, – мрачно размышлял он. – Ни имени, ни кликухи Бузы я не называл, но что он недавно откинулся – сказал. А Ворон своей шмаре сдул, она – ментам, а те в эту зацепку вцепились, стали тянуть и сразу вытянули… Так что Короткого ни за что повесили. С меня весь спрос будет! Хотя… Почему с меня? Не я ссучился, я со своим бригадиром базарил… Откуда же я знал, что он прокурорше сольет? Не-е-ет, пусть сходка решает – с кого какой спрос. Мне, как правильному пацану, надо только Ворона объявить…»
– Ты что, заснул? – Ящер потряс его за плечо. – Пойдем париться!
– Придремал… Идите, парьтесь, я отъеду. Мне надо срочно Гангрену найти…
* * *
Гангрена никогда особой радости не испытывал. Во всяком случае, не выказывал. Вот и сейчас он скривился, будто обнюхал очередного сокамерника и обнаружил, что тот наложил в штаны, хотя сказал, что целый час провел в толчке. А значит, соврал, значит, ссучился и весь этот роковой час писал гаду-оперу донос на своих корешей…
– Помнишь, что я говорил? Что все равно до правды докопаюсь, – хмуро сказал он. – Как ни крути, правда все равно наружу вылезет! А ты за своего Ворона жопу рвал!
– Ничего я не рвал! – напористо защищался Оскаленный. – Как было, так и сказал! Ни имени Пашки, ни кликухи не назвал – все это подтвердилось! А то, что болтнул – мол, недавно откинулся, – так что ж… Я же со своим боссом базарил… Откуда я знал, где баба его работает? Откуда знал, что он ей мои слова перескажет? Откуда знал, что она за них зацепится, и менты начнут проверять тех, кто недавно откинулся?
Гангрена скривился еще больше, как будто та самая изобличительная вонь проникла ему в самое нутро.
– Чего извиваешься, как гадюка под вилами? Вишь, как жизнь устроена: этот гнилой мусор, Кузнец, других мусоров выдал да еще в их праздник, да по телевизору! Есть, значит, справедливость! А ты ноешь, как баба…
Оскаленный попытался принять горделивую осанку.
– Я не ною! Я объясняю…
Но Гангрена слушать не стал, только рукой махнул.
– Я все доподлинно узнаю. Тогда и с Ворона спросим и с… С кого надо, с того и спросим! – Он подошел к туго закрытой двери, рывком распахнул, выглянул в коридор.
– Заходите оба!
Мясник и Колхозник, стоящие аж на крыльце, чтобы уж точно ничего лишнего не услыщать, тяжело топая, явились под мутные маленькие глазки своего старшего.
– Надо Воронову бабу в дальний гараж привезти! – кривясь и щурясь, сказал Гангрена.
– Кого? Прокуроршу? – спросил Колхозник.
– Прокуроршу? – эхом повторил Мясник.
– Прокуроршу, прокуроршу! Чего зенки вытаращили?
«Торпеды» привыкли выполнять приказы и вперед не заглядывали: приказали похитить – хоть прокуроршу, хоть слона – не важно. Не сделают – их самих закопают! Значит, надо делать! Ну и что, что прокурорша? В данной ситуации это роли не играет… Вот если бы их судили, а она поддерживала обвинение – другое дело! Закон – тайга, прокурор – медведь: может десятку попросить, может – пятнашку, а может – и вышак! Тогда ей кланяться надо, угождать, можно даже слезу пустить для жалости или на колени стать…
– Да ничего. – Мясник и Колхозник переглянулись, пожали плечами. – Надо – привезем!
* * *
Ноябрь выдался прохладный, дни стали короткими. Когда Марина вышла с работы, уже стемнело. Индустриальный проспект тускло, через одну, освещался лампочками, которые не успела разбить уличная шпана. Недавно ей позвонил Константин, сказал, что обживает новый дом с просторным двором и видом на море, и она шла под впечатлением этого разговора.
– Увольняйся к едрене-фене, – сказал муж. – Новый год будем уже здесь встречать!
Она тут же написала рапорт, сдала в отдел кадров и испытала необыкновенную легкость и облегчение. Надоели косые взгляды сослуживцев, поджатые губы начальства, надоела неопределенность… А сейчас, как камень с души упал!
«В Карне, наверное, нет улиц с разбитыми фонарями», – подумала она.
– Девушка, помогите, пожалуйста! – услышала Марина мужской голос и обернулась.
У тротуара стояла серая «Волга» с шашечками «такси» на крыше. Водитель – молодой парень, показал на приоткрытую заднюю дверь.
– Пассажирке плохо. Присмотрите, пожалуйста, а я побегу в «скорую» звонить…
– Да я же не доктор…
Марина подошла к машине. На заднем сиденье, повалившись на бок, кто-то лежал, укрытый до самого пола длинным женским пальто из плащевки тёмно-синего цвета, а голову не было видно из-за небольшой подушки, лежавшей почему-то сверху.
Как бы не задохнулась… Марина инстинктивно потянулась к подушке, но в это время ее сильно толкнули в спину, а из-под женского пальто вынырнула мужская рука, обхватила поперек спины и рывком втянула в салон. Дверь сзади захлопнулась, ударив по ногам так, что слетели туфли. Она попыталась закричать, но другая рука зажала рот, – не то, чтобы кричать, даже дышать было трудно. Подушка отлетела в сторону, и перед Мариной открылось дегенеративное лицо Мясника.
«Волга» качнулась: грузная фигура плюхнулась за руль, взревел мотор, машина резко рванула с места.
– Попалась птичка – пой, не уйдешь из клетки! – засмеялся Мясник, прижимая Марину к себе. – Давай поцелуемся!
Он вытянул губы трубочкой. То ли от запаха пота, то ли от страха, но Марину вырвало прямо на улыбающуюся рожу.
– Сука! – выругался Мясник и сбросил ее между сиденьями, а сам сел, поставив ноги сверху и прижимая изогнутое тело к полу.
Колхозник издал что-то похожее на куриное кудахтанье.
– Потерпи, нацелуешься еще!