- Ты же её не в своём хозяйстве использовать собрался? – обеспокоенно спрашивает Дин. – Она хоть и маленькая, но охуенно мощная.
- Не, брат, не волнуйся, - поспешно заверяю его я. – Это так, для одного дела.
Динар кладёт мне на плечо руку.
- Слушай, Дам, - он говорит очень серьёзно. – Если у тебя какие-то проблемы, то ты дай знать. Разберёмся. Ты мне никогда особенно ничего не рассказывал о своих делах… да я и не любопытствовал, но…
- Всё нормально, мужик, - как могу беззаботно хлопаю его по плечу. – Если нужна будет помощь, я к тебе первому приду. У меня пока всё ништяк. Видишь, - я показываю рукой на беснующихся ребят.
- О, да, - кажется, Дин немного расслабляется. – К тебе теперь и на сраной козе не подъедешь? Как обращаться-то теперь нужно? «Ваше величество»? – друг отвешивает клоунский поклон.
- Не, пока ещё рано, - усмехаюсь я. – Завтра будет собрание. Приедут все верхи…
- Коронация? – усмехается Дин.
- Типа того, - я смотрю вперёд, поверх его головы.
Странная тяжесть сковывает сердце. Я пытаюсь побороть её и больше ни о чём не думать, но почему-то это даётся мне с трудом. Ещё недавно отключить чувства было так просто… Но сейчас - нет.
- Ладно, брат, - я снова протягиваю ему руку. – Увидимся ещё.
Дин пожимает ладонь и улыбается, а потом лёгкой походкой направляется к своему джипу.
- Береги своих, - кричу я ему в след.
- Хорошо! – обещает он. – А ты приезжай к нам. Девчонку какую-нибудь возьми и приезжай. Повеселимся.
- Ага, - киваю я, глядя, как машина выезжает за ворота.
Чёрт. Это было сложнее, чем я думал.
Кладу увесистый свёрток в карман и направляюсь к дому.
Не хочу больше никого видеть.
Знаю, что не усну сегодня и намереваюсь провести эту ночь в одиночестве… однако, как только я вхожу в дом, ноги сами несут меня вверх и направо.
Не в кабинет и не в спальню. А совсем в противоположном направлении.
Останавливаюсь около очередной двери. Прислушиваюсь.
После безудержного уличного веселья, тишина коридора давит на уши.
Вязкая и густая, она заставляет сердце биться чаще.
Сейчас половина третьего ночи.
Она спит.
А я всегда прихожу сюда в это время.
Бесшумно открываю дверь. Снова прислушиваюсь и только потом вхожу.
Лира лежит на смятых простынях.
Глаза закрыты. Она спит.
Я стою над ней и не могу отвести взгляд.
Полупрозрачная кожа её век подрагивает во сне. Лицо кажется спокойным и безмятежным.
Мне хочется дотронуться до неё. Пробежаться пальцами по спутанным волосам. Приникнуть губами к её полуоткрытому рту. Снова почувствовать её близость.
Маленькая и беззащитная, она похожа на Белоснежку, что откусила отравленное яблоко и забылась колдовским сном.
Каждую ночь последние семь дней я не сплю и прихожу сюда. Когда она ушла из моей спальни, у меня, будто у смертельно больного, вдруг отняли такое необходимое лекарство. И теперь я почти не сплю.
Бессонница и кошмары преследуют меня уже давно, и я не верил, что на свете есть средство, способное избавить меня от них. Но в ту первую ночь, когда Лира осталась в моей спальне, я с удивлением обнаружил, что рядом с ней мои тревоги странным образом отступают. Удивительное чувство.
Я продолжаю стоять над ней, боясь дышать. Мне страшно, что она проснётся и увидит меня тут. Посмотрит мне в глаза и снова воспользуется своими колдовскими чарами.
Мне страшно, что, увидев её глаза ещё хоть раз, я не смогу сделать то, что должен.
Она единственная разглядела во мне не только Палача, но и того, другого человека, который когда-то давно погиб. Погиб на войне.
И теперь мне ужасно страшно, что тот, другой во мне всё ещё жив. И что он может победить.
Дамир
Я достаю сигару и сажусь в кресло у себя в кабинете... Поджигаю ароматный табак. Она настоящая, южноамериканская. Хранил для особого случая. И вот, наконец, он настал.
Сизые клубы дыма, подобно утреннему туману над горным озером, лишают меня остроты зрения.
Алое зарево рассвета настойчиво пробивается сквозь пелену. Осталось немного.
Тот человек внутри меня, которым я стал по роковой воле судьбы, не боится. Он вообще почти ничего не чувствует.
Когда же я стал таким?
Амир... внутри ничего не ёкает от звука этого имени. Я помню того мальчика. Он жил когда-то на этом свете. Полный глупых, идеалистических представлений о жизни. Но как это случается со всеми слишком гордыми и незрелыми, он не смог выжить на войне. Умер в плену. Сдался под натиском изощрённых пыток всего через пару месяцев.
Тогда ли родился тот, другой?
Нет. Думаю, его зародыш был посажен в это тело немного раньше.
Когда я проходил подготовку в спецназ.
Тренировки в нечеловеческих условиях. Кроссы по пятьдесят километров в день в полном обмундировании и с грузом в шестьдесят килограмм на плечах.
Четыре часа на сон.
Постоянная борьба с собой. Существование на пределе возможностей. Всё было призвано сломать волю бойца. Сделать ад обыденностью и максимально подготовить его к ужасам войны.
В ходе боевой тренировки из нас, будущих командиров, пытались вытравить все человеческие качества. Жалость, слабость, способность к состраданию, трусость и страх… Но, несмотря на эту закалку, то, чему я стал свидетелем позже, оказалось невыносимо пережить, оставаясь в своём уме. И тогда впервые я начал абстрагироваться. Построил стену между своим "я" и той новой личностью, что обязана была без доли сомнения, в случае необходимости, убить мирного жителя, который случайно обнаружил наш отряд в стане противника.
Звучит бесчеловечно?
Да, так и есть.
Но на войне иные законы - убей или будь раскрыт.