застрял в плече, и кровавое пятно расползалось по ткани формы. Звонкий смешок, и ощущение болота вернулось. Мышцы заклинило, словно они задеревенели, и оставалось только ждать.
Филипп распахнул глаза. Нож резанул по ноге, разрывая штанину, но слегка промазал, оставляя лишь рану. Парень играл, посмеиваясь, как кот с пойманной мышью. Он не спешил, жмурился, целился, выбирая место, куда бы ещё ранить беспомощного противника.
И вот он уже поднял новый нож, как вдруг вздрогнул и замер. Прорывая заморозку времени, земля под ногами заходила ходуном. Оцепенение спало, парень завертел головой, и Филипп, пользуясь возможностью, метнул в него огненный шар. Тот попал в руку, выбивая у мальчишки ножи и оставляя красное пятно. Впрочем, его это едва ли взволновало: заметив блеснувшую в стороне алую вспышку, он бросился туда, и его силуэт мгновенно пропал из виду, как испарился. Как будто его перенесли.
Филипп разочарованно мотнул головой и рыком выдернул нож из плеча. От боли потемнело в глазах, но он не мог больше стоять: нужно было найти способ перебраться на другую сторону. Но не успел Филипп двинуться, как мощный толчок земли сбил его с ног. Пыль сомкнулась над головой, и разразился грохот, перекрывающий крики и топот тех, кто, как и он, не успел сбежать. Земля снова рушилась. Всё шаталось сильнее прежнего и уходило вниз, в пылевую бездну, так быстро, что Филипп едва успел вскочить и отшатнуться, прежде чем земля обрушилась там, где он лежал секунду назад.
Ещё несколько холодящих кровь криков, ещё несколько страшных раскатов грома — и всё улеглось. Наступила гудящая тишина, похожая на жужжание ульев вдали. Звуки скатывающихся камней, тяжёлое дыхание и чьи-то разговоры.
Филипп не видел ничего вокруг. Пыль кружила в воздухе, создавая плотный занавес, сквозь который были едва различимы силуэты домов. И все они со спасительной землёй остались далеко. Филипп застрял на крошечном островке недалеко от обломков здания. Наверно, только его подземные крепления пока не давали колонне из земли обвалиться.
Осторожно двигаясь, Филипп осмотрелся и заметил ещё нескольких людей, застрявших далеко от большой крепкой земли. Один из них, судя по расплывчатым жестам, пытался молиться небу, чтобы то его спасло. Филипп тяжело вздохнул. Наверно, в такой ситуации можно было поверить во что угодно. Но все его попытки поверить в то, что кто-то заберёт его отсюда до того, как столб не выдержит, разбивались о реальность так же, как должен будет разбиться он, когда свалится в котлован.
Крошечный островок отделял его от бездны. Да и тот мог обвалиться в любую секунду — края осыпались, тонкие трещины расходились от них, и было вопросом времени, когда земля не выдержит.
Филипп бросил ещё один взгляд на молящуюся фигуру. Та покачала головой — и шагнула в пропасть. Краткий вскрик разрезал воздух, и снова наступила тишина.
Первый признак страха скрутил желудок. И всё же Филипп был спокоен. Лишь жалел, что не умеет ни летать, ни отталкиваться от воздуха. Тогда бы он в два счёта преодолел котлован — до его края было не так уж далеко, но обычному человеку не допрыгнуть.
Он вздохнул и прикрыл глаза.
И в этот момент земля поехала вниз…
16
Филипп уже приготовился уйти вниз, в пыль, в груды камней, как вдруг его схватили за плечо. За секунду до телепортации он успел заметить разъярённые глаза Анны, и…
Они оказались на пологом берегу. Быстрые речные потоки бежали перед Филиппом, за спиной, в нескольких километрах, виднелись краснокаменные стены бастиона. Филипп вертел головой, оглядывая голые ветки разросшихся у берега кустов, пустые овраги, покрытые слабой, серой травой. Осознание, что произошло, ударило его секундами позже, как холодный ветер в лицо. Филипп, словно очнувшись, моргнул. Анна, хмурая, с поджатыми губами стояла перед ним, сверля его взглядом, словно пыталась им убить, словно жалела, что спасла его. Выбившиеся из косы пряди развевались на ветру.
— Спасибо… — проговорил Филипп и закашлялся.
Анна сильнее сжала челюсти, сморщила нос и… исчезла.
Филипп тяжело вздохнул. Если он на мгновение и засомневался в её нежелании сотрудничать, то сейчас уверенность возвращалась. И было в этом что-то гнетущее.
Он её не понимал. Не понимал он и себя тоже. Там, на поле боя, они готовы были друг друга убить, но она вырвала его из лап смерти, и, что странно, Филипп на неё не злился, хотя должен был. Вместо этого он жалел, что она не осталась.
Ещё раз закашляв, Филипп покачал головой. Мысли об Анне стоило отложить, а вместо этого подумать, как он доберётся до базы. И для начала надо было хоть попробовать промыть рот: на зубах хрустел песок, в горле першило, нос чесался от попавшей в него пыли. Осмотревшись, Филипп нашёл самый некрутой спуск к реке и осторожно, морщась от парализующей боли в плече, рыча, но цепляясь обеими руками за корни кустов и выступы, спустился к воде. Та была ледяная. Середина весны — не время для купаний, но, несмотря на это, Филипп зачерпнул ладонями воду и плеснул себе в лицо. Холод заставил очнуться ещё раз. Мысли встали на место окончательно, и теперь он думал лишь о том, как по возвращении на полигон объяснит своё чудесное спасение. То, что сделала Анна, её выстрел в генерала Флиннстоуна, — военное преступление. То, что она спасла принца, могло бы быть искуплением, но его слова едва ли учтут. Кем бы он ни был…
Посмотрев на раненую руку — по рукаву кителя расплылось бурого цвета пятно, — Филипп начал подъём обратно на холм. Ему предстоял долгий путь…
* * *
Хог откровенно веселился, стоя на крыше и глядя вниз. В его глазах плясали задорные искры всякий раз, когда он бросал взгляды на огромный котлован, где под камнями оказалось похоронено столько людей. Ему было плевать, на чьей они стороне, ему просто льстило, что это сделал он.
— Ты видела, Анка, — смеялся Хог, — как этот последний придурок шмякнулся, когда столб сломался? Я думал, что он будет кричать сильнее, правда…
— Ага, — буркнула Анна, сидя на аттиковой стене и глядя на то, как Харон и Орел устало привалились друг к другу и клевали носами. Лицо одного пересекала длинная красная полоса от выстрела, у второго была перемотана рука. Взгляд Анны скользил по их фигурам, но мыслями она была далеко.
Сначала она думала о том, что зря спасла Филиппа. Какое ей вообще было до него дело?